Азиз встал и затянул пояс.
— Прости, Самуил, но у меня сегодня еще очень много дел, — сказал он.
Так я впервые узнал, что чувствует потаскуха, точнее сказать — отвергнутая потаскуха.
Утром я тихонько унес сундучок со своими вещами из покоев Азиза. Я знаю, заметив пропажу моего скарба, он почувствовал облегчение. Всего несколько дней спустя мое место заняла женщина. Я был совершеннейшим образом уничтожен, узнав, что он купил рабыню у одного из военачальников, который после разгрома вражеских сил совершил вместе с Салимом набег на земли Толедо. Наконец я понял, где Азиз пропадал в предрассветные часы. Дело тут было вовсе не в работе, а в его новой возлюбленной, и это притом, что в то время он все еще делил постель со мной! Теперь же, когда мы с ним расстались, этой рабыни было ему мало, и он часто по ночам отправлялся с Паладоном на поиски любовных утех, оставляя меня наедине с моими книгами.
Иногда мне казалось, что слуги, завидев меня, начинают тайком ухмыляться. Многие из них презирали меня, когда мне сопутствовала удача и я был в фаворе у Азиза, теперь же они радовались моему низвержению. Я не обращал на них внимания. Грех жаловаться на моих друзей, что были ко мне так добры. Паладон никогда не отличался особым красноречием. Вместо слов он ободряюще похлопывал меня по спине и сочувственно улыбался. Даже Азиз по-своему пытался меня подбодрить. Как-то поздним вечером он прислал мне усыпанного драгоценностями чернокожего юношу, которого специально купил для меня на невольничьем рынке. Поначалу я хотел его оставить — сколько уж можно злиться на себя и весь мир, — но потом решил отправить юношу восвояси со словами признательности. Никто не мог заменить мне Азиза — во всех смыслах. И никогда не смог.
Не знаю, как я пережил первые два месяца. Я практически не спал. Думал только об Азизе, о том, что он сейчас в двух шагах от меня развлекается с одной из женщин — его покои находились по соседству с моей комнатой, чуть дальше по коридору. Я потерял аппетит и почти ничего не ел. Утренние уроки в обществе Азиза и Паладона сделались для меня невыносимыми. Близость принца завораживала и бесила меня, а жизнерадостный нрав Паладона доводил до исступления. После окончания занятий я с облегчением удалялся в библиотеку, где занимался своими изысканиями. Книги помогали отвлечься от мучительных, тягостных мыслей. Однако, вернувшись в свою комнату, я начинал заниматься самоедством, не позволяя душевной ране зажить. Как и многие отверженные, я винил себя, без толку пытаясь понять, что же такое сотворил, что подвигло Азиза на разрыв со мной.
