Одобрительно поглядывая на Федора из-под густых, нависших бровей, он заговорил уже совсем спокойно:
— Что скромен ты — это хорошо. Старик Толстой указывал, что истинный талант скромен. Только бездарности лезут на авансцену, поближе к рампе, в слепящий свет софитов, чтобы публика их видела, и кувыркаются, и пляшут, и клоунами на голове ходят — на все готовы, только бы их заметили, отличили. Но время не обманешь, оно безжалостно и неподкупно. Сколько на моем веку появлялось дутых авторитетов! А где они? Исчезли, как мыльные пузыри.
Но учти, чрезмерная скромность вредна. Это уже не скромность, а проклятая наша русская застенчивость, от которой один шаг до робости, самоуничижения и просто трусости. Ты считай, что до тебя в гидротехнике толкового сделано мало, все запутано, ничего не принимай на веру, не преклоняйся перед авторитетами, все подвергай сомнению, проверке опытом. Будь смелым и дерзким, каким был Колумб, какими были все первооткрыватели!
— Согласен с вами во всем, Иван Сергеевич! Помню слова Маяковского: «Где, когда, какой великий выбирал путь, чтобы протоптанней и легше?» Но ведь они относятся к великим людям!
Широко улыбаясь, Радынов подмигнул Федору:
— А откуда ты знаешь, что ты не великий? На лбу у тебя этого не написано!.. Ну ладно. Заговорил я тебя до смерти. И чего, в самом деле, мы сидим как пни в этом неуютном кабинете? Поехали ко мне — ужинать пора.
Федор попытался отказаться, сослался на какие-то неотложные дела, которых у него, конечно, не было, но Радынов и слушать его не захотел, стал собираться.
— У меня, брат, теперь персональная машина — через полчаса будем дома!
— Принимай, Лиза, дорогого гостя! — Радынов подвел Федора к жене, принадлежавшей к тому типу русских женщин, которые даже в возрасте сохраняют женственность и красоту. — Федор Михайлович Устьянцев из Усть-Ковды. А это, — сказал он Федору, — как ты уже догадался, спутница в моих скитаниях, Елизавета Александровна!
— Здравствуйте, очень рада! — с приветливой улыбкой и спокойным достоинством на полном, без заметных морщин лице жена профессора протянула Федору руку, а затем недоуменно обратилась к Радынову: — Но, Иван, ей-богу, я его не знаю!
— Лизанька! — Радынов патетически поднял руки. — Как ты могла забыть Федьку, мальчишку-сибиряка, который девять лет назад работал с нами на Студеной? Помнишь, он тогда не стал есть яблоки, которыми ты его угостила?
— Так это были вы? — с облегчением выдохнула Елизавета Александровна. — Простите меня, ради бога! Теперь все вспомнила! Я так удивилась тогда: мальчишка откусил яблоко, поморщился и вернул назад.
