На лесоучастке наступала горячая пора. Вывезенные с лесосеки за зиму на береговой нижний склад хлысты рабочие торопились сплотить и сплавить вниз по большой воде. В годы детства Федора это была адски тяжелая, требующая много ручного труда работа. Огромные сосновые стволы, уложенные в штабеля на берегу, надо было по наклонным лоткам сбросить в реку и в ледяной воде на плаву проволокой связать в пучки, а потом пучки соединить в плоты. Скользкие, набухшие водой и ставшие будто железными бревна непослушно вертелись в воде, ржавая железная проволока резала руки, сплотщики коченели на пронизывающем речном ветру и, бывало, срывались в реку и калечились и простужались, но, матерясь до хрипоты, упорно делали свое дело.
Наконец готовы плоты, поставлены на них рубленые домики с печками, укреплены огромные, вытесанные из целого бревна весла — греби.
Празднично, с гульбой и пляской, под песни и гармошку провожал Улянтах сплавщиков.
— С богом! Отчаливай! — подает команду старший плотовщик Данила Устьянцев, дед Феди. Он стоит на первом плоту в пунцово-красной атласной рубахе навыпуск — большой, черноволосый, похожий на цыгана. Плоты один за другим медленно отходят от берега и длинным торжественным караваном трогаются в дальнее плавание.
— На реку держи! — кричит дед Данила.
Рулевые неистово работают гребями. Федя следит за отцом: он выделяется среди всех сплавщиков непокрытой, будто в венке из желтых жарков головой; под его гребью вода с каждым взмахом так и вскипает белыми бурунами.
На середине реки плоты подхватывает стрежневое течение и все быстрее несет вниз.
— Спаси и сохрани их, господи, — торопливо крестятся старухи, припоминая ожидающий плотогонов впереди порог Черторой. Здесь высокие отвесные берега сближались и река, стиснутая в узком ущелье, дыбилась белыми гривами, бешено мчалась между острых черных камней, ревела грозно и устрашающе, будто трубы архангелов в день Страшного суда…
Стоящие на берегу долго провожают взглядами все уменьшающиеся в размерах плоты, пока за поворотом реки они не исчезают в тайге.
И снова пустынна широко разлившаяся поверхность Студеной, и река, как и миллионы лет назад, молчаливо несет свои воды в неизвестность… А окрест, куда достанет глаз, по сопкам, увалам и горам мохнатой медвежьей шубой стелется тайга, тайга, тайга…
И над этим необъятным миром головокружительно высокое, без единого облачка, голубовато-белесое, будто выгоревшее от жары, небо. И необыкновенная тишина, в которой слышно, как звенит кровь в голове и в траве стрекочут кузнечики.
