— Опять где-то шлёндает, лешева скотина!
Уснувшего Федю ненадолго пробудил какой-то шум. В полумраке северной ночи он различил темные фигуры отчима и матери, стоявших на коленях около открытого люка в подпол. Отчим сердитым шепотом на чем-то настаивал, а мать, жалобно всхлипывая, возражала ему. Федя уловил тихое позвякивание стекла.
Утром мальчик проснулся, когда взрослые уже ушли на работу. Сразу же бросился к подполу: на крышке люка висел замок, хотя раньше подпол никогда не запирали. Там хранили зимой картошку да квашеную капусту. И ночная возня, и спор отчима с матерью, и замок — все это показалось Феде странным, подозрительным.
Возвращаясь из школы, увидел возле магазина возбужденных, громко переговаривающихся людей. Подошел, прислушался. Оказывается, ночью обворовали магазин, взяли много спирта и консервов, которые накануне вечером доставил баркас.
— Чудеса в решете! Замки и бломбы целы, а спирту нет!
— Может, сама Тонюха-продавщица его и припрятала, а валит на экспедитора!
— Тот клянется и божится: режьте меня, на кресте распинайте, а я весь товар по накладной выгрузил сполна!
Высокий, костлявый, с редкой зеленовато-седой бородой старик Чекрыжов, согнув ноги, хлопнул ладонями по острым коленям:
— С баркаса товар, может, и выгрузили, а довезли ли его до магазина — вот тут и вопрос!
— А кто перевозил товар? — выкрикнул кто-то.
— Известные шоша да ероша: Мартемьян Дико́й, Назарка-гармонист с Гришкой Шалаем! — обвел собравшихся прищуренными, сверлящими глазами Чекрыжов.
Федю будто ледяной водой окатили: значит, отчим возил продукты! Вот какое стекло ночью звенело: бутылки со спиртом! Вихрем закружились мысли: неужели ко всему отчим еще и вор? Да, он пьет, скандалит, но человек он честный, когда трезвый — и заботливый, и добрый… Не мог он пойти на воровство. Вот Мартемьян с Назаркой — могут, в этом Федя не сомневался… В лихорадочном нетерпении дожидался Федя возвращения матери. Пришла она без отца, мрачнее черной тучи.
— Что вы прятали ночью в подполе? — подбежал к ней Федя.
Лицо матери переменилось, она будто глотнула комок упругого воздуха и задохнулась. Федя видел, что вопрос застал ее врасплох, мать не знает, что ответить, и лишь после долгого молчания, проглотив застрявший в горле ком воздуха, деланно спокойно, хотя голос ее дрожал и срывался от волнения, проговорила:
— Тебе приснилось, сыночек! Мы спали!
— А замок зачем повесили?
— Замок… Замок… он давно висит…
По ее растерянному лицу, испуганному взгляду он видел, что против своей воли, мучаясь этим, мать говорила неправду! Горячая краска стыда обожгла лицо Феди, будто не мать, а он говорил неправду. Тогда он бросил ей в лицо:
