Пока Артура Силантьева везли, он надолго погрузился в сон. Собственно, на то и был рассчитан препарат, который ему вкололи. Сперва от него человек впадал в состояние прострации — терял ориентацию, не мог решить, куда ему самостоятельно двигаться, что делать и говорить. Минут через пятнадцать он погружался в крепкий здоровый сон. Если после этого человека не трогать, то через семь-восемь часов он просыпался, как правило ничего не помня о том, что было непосредственно перед тем, как он выключился.
Подполковник Суховей не мог позволить Силантьеву дрыхнуть так долго — не было времени. По большому счету у них было гарантированных часов пять на все, про все. Эдуард полагал, что этого будет достаточно, но люди — настолько непредсказуемый материал, что в любой момент могут выкинуть какой-нибудь совершенно необычный номер.
Артура положили на жесткую, заклеенную полиэтиленом кушетку в небольшой комнате, больше всего напоминающей процедурный кабинет в больнице, — белоснежный кафель на стенах, серый на полу, три металлических стула и металлический стол, на котором стояло что-то непонятное, накрытое белой материей. Из потолка мертво светили люминесцентные лампы, слегка шумел вентилятор и пахло дезинфекцией.
Из предметов, пожалуй не слишком обычных для больницы, присутствовала маленькая видеокамера в углу возле двери.
Экран, на который камера выводила изображение, располагался в соседнем помещении, по сути являвшееся захламленным кабинетом. Двадцатичетырехдюймовый монитор фирмы «Apple» показывал спящего Артура и кусок комнаты. Возле монитора стоял Суховей, глядя на мирно спящего секретаря. Подполковник жевал погасшую сигарету.
В кабинет зашел крепкий молодой человек с большой круглой головой и деревенским конопатым лицом, на котором странно смотрелись очки в тонкой оправе. Это был один из лучших штатных дознавателей Службы безопасности.
Существование таких специалистов всегда зашифровано от лишних глаз. По служебным протоколам они проходят как обычные оперативные сотрудники, причем довольно средние, чтобы не привлекать к себе внимания у разного рода проверяющих органов. В принципе, это можно понять — очень трудно объяснить образованному, интеллектуальному и высокодуховному человеку, что есть такие ситуации, когда допрос третьей степени является необходимой мерой. Современный человек немедленно поднимет шум, расскажет о том, что все люди равны, что преступники и террористы тоже имеют право на человеческое отношение к себе. В принципе, аргументы будут верными. Но человек, который всю жизнь прожил в обществе относительно законопослушных граждан, ни черта не смыслит в том, чем живет «дно» общества. Он не понимает, что туда соваться с законами высших слоев нельзя. Особенно тогда, когда речь идет о том, что из-за несвоевременных показаний могут погибнуть мирные жители.
