— О! — сказал Конкидо. — Да вы неплохо осведомлены! А что, если я скажу, что мы не только лучшие и преданнейшие, но еще и самые благоразумные его друзья? Такие, которые желали бы спасти славного капитана от ужасной глупости, предостеречь, подхватить на краю пропасти? Почему бы не открыть дверь ради такого случая? Ведь если вы его жена, то уж в этом наши интересы сходятся!
— Хорошо, — помедлив, ответила Мирра Глефод. — Если вы желаете помочь, быть посему. Я поверю вам. Сейчас, я открою дверь. Входите.
— Конечно, — сказал Конкидо мягко. — Конечно, конечно же…
Щелкнул замок, дверь отворилась, и взорам полковника и его команды предстала худощавая женщина лет тридцати, одетая в мятую белую футболку и черные лосины с прорехой на колене. Ее нельзя было назвать красивой, разве что слегка миловидной, и требовался ценитель лучший, чем полковник Конкидо, чтобы по достоинству оценить ее внимательные карие глаза, которые прятали больше, чем говорили. Подстриженная коротко, под мальчика, Мирра Глефод словно бы не стремилась выглядеть женственно, однако в самой ее повадке, в мягких движениях, в расслабленной и спокойной позе скрывалось нечто истинно женское, такое, что наряду с терпением и нежностью способно на несгибаемую твердость, на яростный тигриный оскал.
Полковник Конкидо не видел этого. Рыцарь тайной службы, подвизающийся в казематах и пыточных, он давно уже оценивал в людях лишь верность или неверность, не вдаваясь в подробности и не интересуясь мелочами. Себя полковник считал верным — с небольшой оговоркой, что преданность его относится скорее к земле и народу Гураба, нежели к правящей династии. Мирра же Глефод в этой бинарной классификации оказывалась, разумеется, неверной, ибо неверным для полковника был ее муж капитан. Собственно, Конкидо видел Мирру даже не человеком, а неким полуразумным приложением к своей сегодняшней жертве, каким-то еще одним предметом мебели, вроде стола или стула. Вот почему взгляд его, не останавливаясь на женщине, двинулся дальше, охватывая прихожую и намечая путь вглубь, в самые недра квартиры.
— Интересно, — сказал он, переступив порог и для порядка вытерев ноги о коврик. — Вот, значит, как живет капитан Глефод. Скромно, ничего не скажешь. Почти что бедно, хоть дом и большой.
— Мои родители предлагали ему содержание, — вздохнула Мирра, — но он отказался. Иногда Глефод ужасно упрямый. Есть три вещи, к которым я никогда не могла его принудить: брать деньги, если дают, есть брокколи и забыть всю ту чушь, которой пичкал его отец.
