— Будь доброй и уходи.
Он оттолкнул ее от себя. Она упала на спину, перевернулась, зарылась лицом в подушку, снова и снова повторяя свое «нет».
— Ладно, — сказал он наконец. — Вставай. Надень свое лучшее платье. Приготовь завтрак. Мы сядем и позавтракаем все вместе. — Она подавила рыдание, чтоб слушать его. Она подняла голову, чтоб посмотреть на него. — После завтрака мы вместе пойдем в Кловис. Мы вместе возьмем наших детей в церковь. Будь их матерью, а я буду отцом. Ладно. Вставай и будь их матерью.
Она встала и ушла в ванную, оставив дверь открытой, чтоб он мог ее слышать.
— Да, — сказала она. — Я буду им матерью. Теперь я буду им настоящей матерью. Мы забудем все. Сколько у нас времени?
— Времени достаточно.
— Я мигом оденусь, — сказала она. — Мигом приготовлю завтрак. Мы выкупаем их и возьмем в церковь. Мы будем их родителями, Ивен.
Он пошел в комнату Дейда и побрился. Потом он принял душ и надел свой лучший костюм. Суон была на кухне. Она надела платье, которое он купил ей год назад у Рэнсхоффа, а поверх платья повязала фартук, который кто-то подарил ей на рождество. Она готовила завтрак — кофе, гренки, бараньи отбивные. Он вышел во двор и увидел Рэда и Еву, возвращающихся с виноградника. Они обрадованно закричали и бросились к отцу. Суон оставила все и поспешила во двор, чтоб встретить их вместе с Ивеном. Они подхватили детей на руки и сказали им, что все вместе пойдут сегодня в церковь.
* * *
Они сели завтракать. Глаза детей наполнились радостью — от всей застольной церемонии, оттого что их отец и мать были здесь, рядом, и держались так сердечно и просто и с ними, и друг с другом. Глаза детей наполнились и удивлением — оттого что они разговаривали так весело и легко. И даже в глазах у мужчины и женщины появилось удивление и почти что слезы, оттого что они знали, оба знали, до чего это ненадежно — заставить себя и разыграть на мгновение мир и согласие, лишь бы видели дети, тогда как согласие это притворное. Оба они сознавали, до чего это ненадежно — стараться поддержать приличия в несчастье. И все же они старались изо всех сил и даже с радостью, и ни один из них в разговоре не произнес ни словечка, которым задел бы другого. Они старались. Ради своих детей, ради себя самих — они старались.
Достигнутая гармония была настоящей, несмотря на причину, заставившую достичь ее. Они действительно были единой семьей. Они действительно любили друг друга. Для них была надежда. Ничто не могло затронуть или расстроить их единство. Больно и удивительно было сознавать это, но это было действительно так. Каждый из них по-прежнему оставался самим собой, таким, каким и прежде был, но главное — они были вместе, в согласованности друг с другом, а все остальное не имело значения. Это было почти невероятно, чтобы из-за несчастья, ее подрывающего, семья могла еще больше сплотиться в семью, чтоб из позора и муки она могла бы выйти еще более гордо и неодолимо — семьей.
