* * *
Дейд выглядел усталым, он выглядел таким усталым, что Рэд сказал своему отцу: «Это и есть Дейд?» Дейд читал книгу, прислонившись к стойке. Когда они подошли, он захлопнул книгу и посмотрел на мальчика.
— Привет, Рэд, — сказал он. — Ты выглядишь прекрасно. Ты выглядишь превосходно, мальчик. — Он обернулся к брату. — Знаешь, на кого он похож? На нашего старика. На твоего дедушку, Рэд, на Петруса Назаренуса. Ты похож на него. — Дейд снова посмотрел на брата. — Я подумал, что лучше так, чем совсем ничего. Но через час мне нужно улететь с обратным самолетом.
Дейд улыбнулся мальчику. Он заговорил на языке, который Рэду хотелось бы знать. Единственное слово, понятое Рэдом из всего, что сказал Дейд, было «эй». С него Дейд начал. Эй, потом еще что-то на незнакомом языке, слова — быстрые, твердые и как будто сердитые, но в то же время и забавные.
Глядя брату в глаза, Дейд очень спокойно сказал что-то еще на своем языке. Рэд услышал, как отец его ответил на том же языке.
Они направились к скамейке в дальнем углу, сели. Рэд оказался посередине, между отцом и дядей. Дейд обнял его одной рукой, прижал к себе.
Братья разговаривали на языке, которого Рэд не понимал. Но ему это и не нужно было. Он понимал их голоса. Он понимал, что Дейд брат Ивена.
— Говори помягче, — сказал Дейд. — Говори помягче, ради своего сына. Я вижу в нем моего отца.
— Хорошо, — сказал Ивен. — Что мне делать, брат?
Дейд обратился по-английски к Рэду.
— Ты — мой отец Петрус Назаренус. — Он притянул к себе голову мальчика и поцеловал в лоб. — Если ты устал, если хочешь пройтись, если хочешь посмотреть на людей или выйти и посмотреть на самолеты, иди, мы будем здесь, ты найдешь нас на этой скамейке.
Рэд обернулся к отцу, и в глазах его снова было смятение.
— Я не хочу, — сказал он.
— Я и надеялся, что не захочешь, — сказал Дейд, — но не был уверен.
Он снова перешел на родной язык.
— Нам нужна целая жизнь, чтоб понять простейшие вещи, — сказал Дейд. — Нам нужны две жизни, чтоб исправить хоть малую ошибку. Каждый день наш бывает прожит с ошибкой, и за всю жизнь мы не исправляем ни одной из них. Что тебе делать, мой брат? Что бы ты ни сделал, ты не сам это сделаешь. Ты сделаешь то, что тебе уготовано. Как ты ни поступи, все будет правильно. Если ты ненавидишь — это правильно. Если убьешь — тоже. Брат, если ты любишь — это правильно. Если ты любишь ее, хоть даже себе на пагубу, — это правильно. — Его усталые глаза испытывали глаза брата. — Делай то, что ты должен, — сказал он. — Делай то, что ты хочешь. Это правильно.
