Здесь я похож на моего отца в тот день, когда пришли люди.
А ведь я, по сути, существо мирное. Предпочитаю наблюдать за жизнью со стороны и думать все больше об отдыхе да бананах с изюмом в глазури.
Но где-то в глубине меня спрятан другой Айван.
Тот, что способен оторвать руки и ноги взрослому мужчине.
Тот, что способен отомстить за любую обиду быстрее, чем змея наносит свой удар.
Тот Айван, что изображен на рекламном щите.
Я гляжу на щит – на Айвана, единственного и неповторимого, на выцветший портрет Стеллы, – и вспоминаю Джорджа с Маком, забравшихся на лестницу, чтобы добавить туда портрет Руби, который должен был привести новых посетителей в «съезд 8, “Шатер”: цирк, магазины и игровые автоматы».
Я вспоминаю историю Руби – ту, про жителей деревни, пришедших спасти ее.
Я слышу добрый мудрый голос Стеллы: «Иногда люди способны удивлять».
Я смотрю на свои пальцы, испачканные в красном, цвете крови, и теперь я знаю, как мне выполнить данное обещание.
При свете дня я выжидаю. Ночами я рисую.
Я беспокоюсь, когда Мак выводит Руби на арену.
Теперь он постоянно носит с собой коготь-палку, но совсем не использует ее. Незачем.
Руби больше не сопротивляется. Она выполняет все, что приказывает Мак.
Я закрываю глаза. Я окунаю пальцы в краску.
Закончив с очередным листом бумаги, откладываю его сохнуть.
Он такой маленький, один-единственный листочек. И как же много мне их понадобится.
Я берусь за следующий, потом еще за один, еще и еще.
Один за другим я делаю кусочки огромного пазла.
К утру весь пол покрыт рисунками.
Я прячу листы под свой бассейн с грязной водой, чтобы Мак не увидел их. Я не хочу, чтобы мои рисунки оказались на полках сувенирной лавки – по двадцать долларов (с рамкой – за двадцать пять) каждый.
Я рисую их для Руби. Все до одного.
«Айван, – говорит мне Руби однажды утром, когда я пытаюсь подремать, – почему ты всегда такой сонный днем?»
«Я по ночам работаю над одним проектом», – отвечаю я.
«А что такое проект?»
«Это… такая вещь. Рисунок. Вообще-то я рисую его для тебя», – говорю я.
Руби довольна ответом: «А можно мне посмотреть?»
«Пока нет».
Она с досадой тыкает хоботом привязанную к ноге веревку и вздыхает: «Айван, сегодня мне опять придется идти на представление с Маком?»
«Боюсь, что так. Извини, Руби».
Она опускает хобот в ведро с водой. «Все нормально. Я и так это знала».
Снова ночь, все спят. Я рассматриваю только что сделанный рисунок, один из многих дюжин.
Он мутноват и истрепан – этакая грязная клякса.
