— Пустое! — вдругъ сказалъ Кителькутъ; — это керецкій духъ, не чукотскій!..
Голосъ его звучалъ непоколебимымъ упрямствомъ. Старый торговецъ считалъ духовъ, говорившихъ въ пологу, такими же реальными существами, какъ людей, которыхъ онъ встрѣчалъ въ сосѣднихъ селеніяхъ, но зато и относился къ нимъ почти такъ же свободно, какъ къ людямъ. Безчисленную сѣть обрядовъ, которая перешла къ нему по преемству отъ дѣдовъ и отцовъ, онъ въ точности соблюдалъ, какъ наслѣдственное достояніе своей семьи: зажигалъ священные огни, собиралъ и уничтожалъ остатки ѣды, совершалъ возліянія кровью, мазалъ саломъ связки амулетовъ, приносилъ въ жертву собакъ. Но онъ совсѣмъ не хотѣлъ измѣнять характеръ своихъ житейскихъ поступковъ и отношеній сообразно велѣніямъ свыше, которыя притомъ въ чукотскомъ быту получаются черезчуръ часто, чтобы придавать имъ слишкомъ серьезное значеніе. Кителькутъ относительно боговъ и духовъ успѣлъ выработать себѣ смутно сознаваемую, но тѣмъ не менѣе глубоко засѣвшую теорію, по которой боги, получая съ него дань, какая имъ слѣдовала по праву, уже не должны были вмѣшиваться въ его отношенія къ людямъ и жизни. Въ довершеніе всего, духи, призванные Уквуномъ, обнаруживали явное пристрастіе къ интересамъ задняго шатра, и онъ былъ вполнѣ убѣжденъ, что это какіе-то не настоящіе духи, по всей вѣроятности, домашніе покровители Анеки, которая ихъ привезла съ собой изъ своей родины.
Но Уквуну слова стараго торговца показались чуть не святотатствомъ.
— Грѣхъ! — тотчасъ же откликнулся онъ изъ своего угла. — Не говори! Только меня подводишь! Ты противишься, а на мнѣ могутъ выместить!
Въ голосѣ его звучалъ страхъ. Чукотскіе духи, недовольные поведеніемъ слушателей, имѣютъ обыкновеніе вымещать на шаманахъ свой гнѣвъ.
— Что онъ проситъ? — отрывисто спросилъ Кителькутъ.
Онъ готовъ былъ дать духамъ выкупъ, чтобы они не мѣшались въ его дѣла.
Уквунъ снова пустилъ въ ходъ колотушку и бубенъ и принялся пѣть и барабанить съ удвоеннымъ усердіемъ, видимо, желая загладить неловкія слова хозяина. Но духи, повидимому, обидѣлись замѣчаніемъ Кителькута и рѣшили хранить суровое молчаніе, и никакія усилія Уквуна не могли заставить ихъ явиться снова. Это продолжалось съ четверть часа.
Вдругъ слушатели, нетерпѣливо слушавшіе безплодныя завыванія Уквуна, вздрогнули всѣ сразу. Въ отвѣтъ на пѣніе старика въ противоположномъ углу полога раздался другой голосъ, тоже пѣвшій напѣвы, посвященные призыву внѣшнихъ силъ. Это не былъ голосъ духа, онъ для этого былъ слишкомъ чистъ и громокъ. Онъ вырывался изъ груди своего обладателя съ такой полнотой и свободой, которая говорила прежде всего о крѣпкихъ легкихъ и хорошо развитыхъ связкахъ горла и во всякомъ случаѣ не имѣла ничего общаго съ захлебывающимся хрипѣніемъ гостей Уквуна. Звуки этого голоса наполняли пологъ, обтекали его стѣны и углы, рвались наружу и, не находя выхода, носились взадъ и впередъ, трепеща, какъ пойманныя ласточки, пока, наконецъ, присутствующимъ не начало казаться, что онъ раздается уже не во внѣшнемъ мірѣ, а гдѣ-то внутри, подъ ихъ собственнымъ черепомъ.
