— Спрашиваешь, зачем, даже не познакомившись, — говорит крошечный юноша.
Говорит по-настоящему, а не бубном в моей голове.
— Я Калеб.
— Ну, моё имя тебе известно, — отвечаю я, — думаю, что ты знаешь про меня абсолютно всё. Так всё-таки, зачем?
— Мне не нужно было шума, — объясняет Калеб, — а ты поднял бы шум.
— Пожалуй, да. Но я и теперь могу поднять.
— Нет, — возражает он, — теперь не поднимешь.
Он чем-то расстроен или встревожен — я сразу этого не заметил.
— Что случилось?
— Пойдём.
Мы идём в квартиру соседа, и я вижу на полу, в зале под лестницей (всё-таки она существует) его распростёртое тело, небольшая лужица крови около виска. Почему-то я даже не удивляюсь — вот теперь у меня нет никаких эмоций не из-за гипноза, а просто это было как-то ожидаемо. За период времени отлучения от всех своих привычных реакций я успел привыкнуть к существованию скрытного гомункула, странного деда и других чудес по соседству, а из того, что рассказывал мне старик, практически следовало то, чему я сейчас стал свидетелем.
— Это ты убил его, — говорю я без тени сомнения.
— Извини, — пожимает плечами Калеб, — я не мог допустить смерти своих собратьев.
— Собратьев?
— Сейчас не время, — говорит он, — тебе надо позвонить и вызвать тех, кто всё это уберёт. Скажи, что вы дружили и общались, а сегодня ты услышал грохот и зашёл посмотреть, в чем дело. Скажи, что у старика не все дома, и, если будут спрашивать — что эта лестница никуда не ведёт. Он выстроил её, потому что верил, что сможет подняться по ней на небо. У него по всей квартире латинские книги, их никто читать не умеет, а ты объясни, что он был одержим какой-то средневековой ересью.
Я поднимаю глаза и вижу лестницу, упирающуюся в потолок.
— Но там действительно ничего нет, — говорю я.
— Пока для тебя лучше думать так, — соглашается Калеб, — сейчас делай всё как я сказал и проследи, чтобы никто не поднимался до конца лестницы, а потом вернись к себе домой и жди.
4. Василиски
Хлопоты с похоронами легли на мои плечи, потому что родственников у старика не было, но всё это окупилось с лихвой, когда меня вызвали для оглашения завещания. Оказалось, Пётр оставил всё своё имущество мне.
Всё это время — пару недель хлопот — я не видел Калеба, даже приходя в свою новую квартиру.
Странно, но я не испытываю особой радости.
Стоя у запылившейся лестницы, я смотрю на потолок, в который она упирается. Безумие. Должно быть, вся эта история и вымышленные существа пригрезились мне. В комнате очень душно, и я открываю окно нараспашку.
