После того как Лаказы поздоровались с гостями, наступила неловкая пауза; обычно в подобных случаях молчание нарушали Мадлен с Лапутжем — они принимались обмениваться шуточками или заводили разговор на какую-нибудь избитую тему. Но сегодня они молчали. Смущенный этой паузой, Бернар Лаказ вытащил из-под мышки «Фигаро», развернул газету и, не обращаясь ни к кому в частности, заметил:
— Слыхали? В Северной-то Африке опять началось…
— Вот как? Что же там происходит? — спросил Лапутж, напуская на себя озабоченный вид.
— Да ничего особенного, — сказала Катрин, — всего лишь сто десять человек убито за вчерашний день.
Лапутж взял у Лаказа газету и пробежал глазами текст.
— Сто десять? Откуда вы взяли? Здесь сказано, что убито только восемь.
— Восемь французов и сто два мусульманина.
— Ну, эти меня не интересуют. Они не в счет.
— И все-таки, — вмешался Бернар Лаказ, — они не виноваты, что…
— Но и я не виноват.
— Те-те-те! — весело воскликнул аббат Ведрин. — Это не по-христиански, мой дорогой доктор. Можете убивать неверных сколько вам заблагорассудится — святой Людовик занимался этим до вас, но раз они мертвы, извольте примириться с ними — уж такую-то малость вы можете сделать.
— Я вовсе не питаю к ним вражды, господин аббат. Просто хочу, чтобы все стояло на своих местах. К смерти эти люди относятся совсем иначе, чем мы.
— Откуда вы это знаете? — спросила Катрин.
— Милочка, если бы вы прожили, как я, пятнадцать лет среди негров, вы бы меня поняли. Я видел, как они дохли точно мухи и даже не пытались вылезти из грязи. Слишком они ленивые, чтоб жить.
— В таком случае приходится только удивляться, как они до сих пор живут. К тому же речь ведь идет не о неграх, а о североафриканцах.
Тут Мадлен, все время демонстративно молчавшая, не выдержала.
— Это одно и то же, бедненькая моя Кату. Сразу видно, что ты никогда там не была! Бог свидетель, я старалась помочь некоторым, когда жила в Рабате!.. Но разве тут что-нибудь сделаешь? Если бы ты видела эту нищету!
— А кто виноват в их нищете? Они или мы? Мне кажется, мы достаточно долго были там хозяевами…
Разговор начинал принимать характер семейной перепалки. Госпожа Лаказ, которая была достаточно опытной хозяйкой, поняла, что пора подавать завтрак.
За столом сначала царило гробовое молчание. Доктор и Катрин, еще разгоряченные недавним спором, уткнулись в свои тарелки. Мадлен раздумывала о чем-то, катая по скатерти хлебные шарики, а аббат Ведрин, с аппетитом поглощая еду, искоса наблюдал за ней. И Бернару Лаказу вновь пришлось самоотверженно нарушить молчание.
