Тут ему предложили весьма скромную клиентуру Сарразака, которая едва могла его прокормить. Однако через несколько недель он уже нашел то, что искал: Мадлен как раз бежала из Марокко и вернулась к родителям — весь город только и говорил о ее предстоящем разводе. Так, не прожив и месяца в Сарразаке, Лапутж стал личным врачом Лаказов и любовником Мадлен.
Но дело не двигалось с места, развод затягивался. Собственно, Мадлен вполне устраивала роль жены, бросившей своего мужа, — это давало ей моральный престиж и позволяло в будущем с честью выйти из положения. К несчастью, Лапутж не отличался терпением. Скромная клиентура позволяла ему существовать, но не занимать то положение, о котором он мечтал. Правда, он принимал от Мадлен — не деньги, конечно, а скромные подарки, вроде спортивного автомобиля, которым пользовался для посещения больных. Но все это были пустяки. Он рассчитывал на большее. К тому же он обнаружил, что состояние Лаказов совсем не так велико, как утверждала молва. А потом во время отпуска он сошелся в Биаррице с людьми, знакомство с которыми обещало куда больше, чем то, что могли предложить ему мелкие дворяне из Сарразака.
Среди его новых знакомых были репатрианты, вернувшиеся из колоний и, как и он, недовольные жизнью, военные из соседних гарнизонов, несколько крупных помещиков, владевших землей в Пиренеях и ландах, всякого рода коммерсанты — от простачков до пужадистов, парижские бездельники и баскские интеллигенты — адвокаты, врачи, университетские профессора. Странная это был компания. О политике здесь говорили лишь с проклятьями или туманными намеками. Разыгрывали из себя «невинных деток, балующихся сигаретами и виски», но только разыгрывали. А реальность была куда более волнующей и богатой событиями, что не преминул отметить доктор Лапутж, когда его по дружбе попросили раза два или три отнести записку в церковь святого Себастьяна или посадить к себе в машину человека, который будет ждать его ночью на дороге в Сокоа. Ему ничего не сказали, ничего не объяснили, только дали понять, что эти мелкие одолжения позволят ему в скором будущем оказать себе гораздо более ценную и существенную услугу. Помимо того, что все это было направлено против политических деятелей, интеллигентов, чиновников, то есть людей, которых Лапутж считал повинными в той скромной доле, которая выпала ему, его прельщало еще и другое. Во-первых, доктор мог надеяться на более блестящее будущее, на то, что у него будет больше власти и влияния, чем он мог мечтать. Кроме того, эта романтика подполья — только без гестапо — как бы возвращала по сходной цене молодость стареющему человеку, который в прошлом упустил все возможности возвеличиться в собственных глазах.
