— Да вон же рядом стоит, рядом, налакался же ты, — сказал Александр, не зная, что делать, и вдруг услышал какие-то непонятные звуки, похожие на частую, судорожную икоту.
Васильев не то засмеялся, не то заплакал и все никак не мог успокоиться.
Александр присел рядом с ним и спросил:
— Ты что, притворяешься, Павлыч?
— Упаси бог, сроду не притворялся. Это ты сам сказал, что дом вон он — рядом.
— Ну, а где же он?
— Это, Сашка, всего лишь куча бревен, а дом у человека в нем самом, конечно, если он есть, этот дом.
— Ладно, хватит чудить, — Александр подхватил его под мышки и поставил на ноги. Где-то пропел ранний петух, и ему отозвались другие по всему поселку, разноголосо и бойко.
— Ишь, стервецы, — пробормотал Васильев, наваливаясь на плечо Александра. — Радуются. А потом их — во щи или в студень. Пробовал когда-нибудь куриный студень?
— Конечно, вкусная штука, мать как-то варила.
— Чего?
— Спать, говорю, пора.
— Если свиней не есть, брат, они так расплодятся, что сожрут всех людей. Ты думаешь, я пьян?
— Нет, ты как стеклышко, перегруза никакого.
— A-а, не веришь, ну так смотри.
Оттолкнув от себя Александра, он покачнулся и остался стоять тяжело, точно пробуя крепость земли.
— Видишь?
— Не слепой.
— То-то… А теперь ступай спать.
Покачнувшись, Васильев повернулся к своему дому спиной и пошел не оглядываясь.
Александр догнал его и попросил:
— Подожди, Павлыч, дай закурить.
Васильев на ходу поискал по карманам и коротко бросил:
— Дома должны быть. Слушай, а почему директор стал к вам захаживать частенько?
Остановившись, он взял Александра за борт пиджака, и тот увидел тусклые белки глаз Васильева и, обняв его за плечи, придерживая, стронул с места и повел, все время повторяя: «Ну, пошли, пошли, Павлыч, хватит», и Васильев молчал, и, казалось, успокоился, и только перед самым домом еще раз остановился, развел руками и спросил:
— Нет, ты скажи, у других все получается, а у меня как нарочно. Все шиворот-навыворот… вперекос…
— Брось, о чем ты, — осторожно сказал Александр, начиная и сам чувствовать какую-то мутную, глухую тоску.
— Пошли, насыплю тебе махорки, если хочешь, я тебя, Сашка, такой махоркой угощу! Я к ней с фронта привык, все эти папироски — бабья дрянь, Сашка, как, впрочем, и все на свете бабы дрянь и дерьмо.
8
Скрипнула калитка, по сырым, оземленевшим доскам, проложенным от калитки до крыльца, глухо послышались неровные шаги; Александр ввел Васильева в дом, в комнате везде валялись окурки и книги, на столе и под столом тускло поблескивали пустые бутылки. С плиты им навстречу спрыгнула большая рыжая кошка и стала тереться о ноги Васильева, он наклонился и, растопыривая пальцы, осторожно взял ее на руки.
