— Это слишком страшно, Мейсон, представляешь, ведь в этом самолете летели женщины, старики, дети — и погибли… Представляешь?
— Нет, я не могу себе этого представить, я никогда не бывал в авиакатастрофах, моя жизнь полна совершенно иных событий. Правда, в моей жизни были взлеты, падения, катастрофы, но видишь, я жив и сижу перед тобой.
И тут Мейсон ощутил, как саднит рана под левой грудью. Он прижал ее ладонью.
— Что, сердце? — участливо спросила Мария.
— Да, что‑то немного побаливает, уже целый день сегодня покалывает, с самого утра.
— Бывает, это просто погода, наверное, меняется давление и будет гроза. Такая туча ползла с запада, а я, представляешь, хотела белье развесить в саду, но потом передумала.
И Мейсон вспомнил, что Мария встретила его с бельем на руках.
— А знаешь, Мария, если лететь на самолете, то самая черная туча сверху кажется белой и такой мягкой и теплой…
— Да, наверное. Хотя, о чем ты, Мейсон?
— Я говорю о тучах, об облаках.
— Мейсон, ты выглядишь очень усталым.
— Да, я знаю, у меня возникли очень серьезные проблемы.
— О, господи, а у кого этих проблем нет? — Мария вновь облокотилась спиной о стену. — У меня проблемы каждый день, с утра до вечера — работа, ребенок, дом, все на мне.
— Ты танцуешь, Мария? — вдруг спросил Мейсон, вспомнив о том, что когда‑то Мария мечтала стать балериной.
— Да брось ты, Мейсон, какие могут быть танцы? Ты посмотри на меня, разве я похожа на балерину? Я всего лишь учу других танцевать — мальчиков, девочек. Они такие трогательные и смешные, особенно девчонки в этих белых пуантах.
— Наверное, ты довольна своей работой, она приносит тебе радость и удовлетворение?
— Да, ты знаешь, иногда мне бывает очень хорошо и даже не хочется уходить из класса.
— Тебя, наверное, очень любят дети.
— Не знаю, — Мария улыбнулась и пожала плечами. — Я могу сказать, что я их люблю, вот только в жизни мне не очень везет.
Мейсон вспомнил, что Мария живет одна без мужа.
— А что у вас случилось? Почему вы расстались? — Мейсон посмотрел в глаза Марии.
— Не знаю, это трудно объяснить, вроде бы все было хорошо, вроде бы мы были счастливой семьей, но потом… знаешь, ведь люди устают друг от друга, и только через несколько лет семейной жизни выясняется, что они совершенно не созданы один для другого, что у каждого свои мысли, свои желания — и все это невозможно соединить.
— Но ведь вы же были счастливы?
— Наверное, были, — Мария опустила голову. — А ты, Мейсон, ты счастлив?
