Но ведь правда, страшная правда в том, что ее муж погиб, и она осталась одна без средств к существованию.
Так какая разница, что ему придется говорить? В конце концов, деньги получит и он, к тому же мистер Лоуренс предлагает ему треть от суммы, причитающейся Гордону.
И как он не понимает, что эти деньги пойдут не только ей, но и ее сыну, сыну Ричарда Гордона.
— Я вижу, мы сегодня не договоримся. Думаю, стоит встретиться завтра.
— Меня тут неправильно поняли, — сказал Мейсон, — я готов признать все, что угодно, лишь бы это пошло на пользу тебе, Саманта, и на пользу твоему сыну. Но я думаю, между собой мы можем поговорить откровенно без всяких юридических ухищрений.
— Я думаю дальше говорить нет смысла, — мистер Лоуренс поднялся из‑за стола, но его опередила Саманта.
Она подбежала к Мейсону и заглянула в глаза.
— Ты стыдишься меня, Мейсон, да? Ты стыдишься моего поведения?
Мейсон молча глядел на женщину.
— Мейсон, ты думаешь, это постыдно — требовать деньги за смерть своего мужа? Ты думаешь — это поступок недостойный меня? А как поступают тысячи других? Как бы поступил сам Ричард, если бы оказался на моем месте? Думаешь, он не требовал бы компенсации за мою смерть? Или если бы получилось наоборот, если бы ты, Мейсон, погиб, а он бы остался жив, думаешь, он бы не боролся за деньги для твоих родственников?
— Моим родственникам ничего не нужно от меня, — заметил Мейсон.
— Но подумай, — настаивала женщина, — если бы у тебя была жена, были дети, то Ричард бы сделал все возможное, он бы вытащил из авиакомпании столько, сколько можно было бы вытащить. Он не оставил бы их в беде.
— Да, я знал Ричарда, — вставил мистер Лоуренс, — он бы боролся до конца, он бы смог добиться даже большей суммы, чем я. Деньги сами идут нам в руки. Ты что, хочешь наказать Саманту?
— Нет, он не хочет наказать меня, покачала головой Саманта, — он хочет наказать Дика за то, что тот погиб.
— Хорошо, — согласился Мейсон, — я скажу все, что нужно, все, чего вы от меня ни потребуете. И если не хотите, я не буду вам говорить правду, ведь никто не желает ее знать, даже Саманта.
— Если я ее узнаю, думаешь, мне станет легче? Думаешь, я не буду думать, что продала жизнь своего мужа за эти деньги? Думаешь, мой сын не будет думать каждый день, на какие средства он живет?
Мейсон неожиданно для всех широко улыбнулся. Мистер Лоуренс и Саманта прямо‑таки оторопели от этой какой‑то безумной улыбки.
Ее безумство было не в злобе, не в презрении, а в ее добродушии. Мейсон словно бы извинялся перед ними, но потом эта улыбка так же внезапно исчезла с его лица, как и появилась.
