Он, не сказав ни слова на прощание, резко рванул дверь и побежал по коридору.
Мистер Лоуренс и Саманта переглянулись.
— Что с ним? — спросила женщина.
— Я и сам не понимаю, что с ним происходит. Ведь он опытный юрист, а начинает во время подготовки дела рассуждать о морали, о нравственности. А это, Саманта, не юридические категории. За такие рассуждения никто ничего не заплатит. Ты согласна со мной?
В глазах женщины были слезы. Она молча кивнула головой в знак согласия.
А Мейсон бежал по коридору, не обращая внимания на служащих кампании, снующих из кабинета в кабинет.
Все расступались перед ним, уступая дорогу, бегущему мужчине. Его черный плащ развевался, напоминая крылья раненой птицы.
Мейсон подбежал к лифту и, в последний момент, успел всунуть руку в уже закрывающиеся дверцы. Лифт распахнулся, Мейсон влетел в пустую кабину и нажал кнопку верхнего этажа. Лифт стремительно возносил его, а Мейсон, привалившись спиной к стене, пытался перевести дыхание. Сердце бешено колотилось. Ему казалось, что в тесной кабине мало воздуха, что он задыхается.
Мейсон следил за указателем этажей.
Внезапно лифт замер и двери раздвинулись.
Мейсон вышел на технический этаж небоскреба.
Вокруг тянулись трубы, лениво вращали своими лопастями промышленные вентиляторы.
Мейсон взбежал по гулкой металлической лестнице на крышу здания.
Здесь он вздохнул с облегчением. Холодный ветер трепал его плащ, взъерошивал волосы. А он подставлял лицо этому живительному ветру, ловил его ртом и никак не мог насытиться. Его пересохшие губы двигались, словно бы шептали слова беззвучной молитвы.
Где‑то далеко внизу гудел город, сигналили машины, звенели трамваи, но Мейсон, казалось, уже отделился от этой суеты, от всего мирского.
Он остался один на один с небом и пронзительным ветром.
Мейсон подошел к высокому парапету, положил на него руки и запрыгнул на парапет. Вниз он не смотрел, а подставил лицо ветру, широко раскинув руки.
А ветер трепал его плащ, который лениво, как черное знамя, колыхался над городом.
Казалось, что один внезапный порыв ветра — и Мейсона, как легкую песчинку, сбросит с каменного парапета туда, вниз, где мчатся автомобили и идут ничего не подозревающие о творящемся у них над головами прохожие.
Но сам Мейсон был уверен, что даже если налетит ураганный ветер, то подхватит его, и Мейсон воспарит между домов и улетит туда, в голубизну, где так безудержно сияет слепящий диск золотого солнца.
— Да, я не боюсь, я ничего не боюсь, — прошептал сам себе Мейсон.
