— Но ты же видел что‑то вокруг, ощущал?
— Я видел яркий свет. И этого света было так много, что мне не оставалось места. Он размывал меня, как вода размывает комок земли, я превращался в маленькие песчинки, которые разлетались в разные стороны, а вода закручивала, закручивала эти песчинки, и они расплывались, растворялись, и меня не стало. Был только этот слепящий свет — и больше ничего. Вообще, ничего, — уточнил мальчик, напряженно насупив брови.
Казалось, он так расстроен этим ночным видением, что вот–вот заплачет.
Мейсон положил руку на плечо мальчику.
— Слушай, Ричард, это совсем не страшно. И ты остался здесь. Ты вот сейчас сидишь рядом со мной. Чувствуешь мою руку, — Мейсон сжал рукой плечо мальчика.
— Да, чувствую.
— Тебе больно?
— Пока нет.
Мейсон сжал пальцы посильнее. Мальчик поморщился.
— Вот видишь, значит ты жив. Ты ощущаешь боль, тепло, холод.
— Мейсон, — вдруг попросил Ричард, — пойдем со мной в спальню, ты посидишь рядом со мной, подержишь мою руку, а я попытаюсь уснуть. Когда я буду чувствовать твою руку рядом, я перестану, я не буду растворяться в этих слепящих лучах. Я буду знать, что если что‑то случится, то ты сможешь вывести меня за руку.
— Хорошо, дорогой, — согласился Мейсон, поднялся, взял мальчика на руки и понес в спальню.
Он положил его на постель, заботливо укрыл одеялом, сам опустился рядом.
— Ну что, теперь постарайся уснуть, — пригладив взъерошенные волосы мальчика, сказал Мейсон.
— Мейсон, а почему к тебе приходит все время этот мальчишка?
— Какой? — Мейсон посмотрел на Дика.
— Ник Адамс, — ответил тот, не открывая глаз.
— А почему ты попросил меня посидеть возле тебя и подержать тебя за руку? — поглаживая ладонь Ричарда, спросил в свою очередь Мейсон.
И такой вопрос–ответ явно удовлетворил ребенка. Он больше не задавал вопросов, а только попросил:
— Расскажи мне, пожалуйста, что‑нибудь о снах, и я постараюсь уснуть.
Мейсон задумался и время от времени чувствовал, как рука Дика сжимает его пальцы, словно бы мальчик пытался удостовериться, что он еще тут, никуда не ушел, не отпустил его руку.
— О снах? — задумчиво повторил Мейсон.
— Да, и я постараюсь уснуть, так мне будет спокойнее.
— Сны бывают странные, — произнес Мейсон, — однажды мне приснился очень хороший сон.
— Какой? — еле слышно прошептал мальчик.
— Ты спи, не спрашивай меня. А я буду рассказывать, — Мейсон задумчиво посмотрел в темное окно и продолжил.
— Да, у меня однажды был очень странный сон. Я и Мэри были счастливы, но мы тогда еще не были друг с другом. И Мэри написала мне письмо, она была далеки от меня и хотела описать, каким она видит закат. Она сидела у окна и писала — и все время пыталась подобрать слова, чтобы описать цвета заката. Она писала розовый, потом зачеркивала, писала красный, вновь зачеркивала, пурпурный… Она так и не дописала мне это письмо, потому что не смогла подобрать нужных слов. Она потом говорила, что написала даже кровавый, но потом не решилась отослать это письмо. А мне этой ночью приснилось, что мы сидим с Мэри на берегу реки, а она из сумки достает яблоки. И они все разных цветов: от светло–розового до темно–вишневого. Каждый раз, когда она предлагает мне яблоко, я отказываюсь от него, сам не знаю, почему…
