Объятый ужасом, я замер на месте, тупо и бессмысленно глядя на стену. Вдруг меня осенила спасительная мысль, наполнив сладостным ощущением счастья: «сердце Иисусово», видя мои страдания и полную невозможность расплатиться по счету, четырьмя взмахами кисти простило мне долг, дабы я мог без трепета принять первое причастие! Только оно своей могущественной властью и бесконечным великодушием могло устроить эту, как нельзя своевременную, побелку нашего дома!
Так, благодаря чудесному происшествию, я принял первое причастие со спокойной совестью, в мире с господом богом.
Для предстоящей церковной церемонии моя добрая крестная купила мне синий шерстяной костюм — куртку с поясом и широченные шаровары, а мать, кто знает, ценой каких лишений, приобрела белую рубашку, длинные носки и дешевые, немилосердно скрипевшие башмаки. Дядя Сакариас подарил мне белый короткий галстучек.
В тот день мать подняла меня спозаранку, умыла, причесала, заботливо принарядила; исполненный гордости, с белым бантом на левом рукаве, торжественно неся в руках толстую восковую свечу, я отправился в церковь Ла Мерсед: там собрались мои ровесники. После причастия нас повели в приходский дом, где священник и преподавательница катехизиса угостили нас кофе и хлебом с маслом, подарили нам религиозные картинки и напичкали множеством нравоучений, имевших целью поддержать в нас страх перед всевышним, почтение к церкви и любовь к ближнему.
Добрые назидания попали, однако, в дырявый мешок. Не успели мы выйти из церкви, как один из мальчишек стал издеваться над моими скрипучими башмаками и я, схватившись с ним тут же в дверях, изорвал в драке рубашку, потерял белый бант и подаренный мне дядей галстук…
Плутни и всякие проделки с целью раздобыть денег, как я смог убедиться в этом позже, были в порядке вещей не только среди бедноты, но и среди мальчиков из богатых семейств. Вспоминаю, когда я учился в четвертом классе, один из товарищей по школе, сын богатого итальянского мраморщика, часто приносил с собой много денег в банковских билетах и проматывал их на чепуху. Вокруг него постоянно вертелись ребята — постарше и похитрее, которые удивительно ловко его общипывали. Старший из Хименесов, второгодник, ежедневно покупал на рынке айву по двадцать пять сентаво и перепродавал ее сыну мраморщика по одному колону. Другой, Кесада, бездельник и вымогатель, изо дня в день выуживал у богатого товарища деньги, видимо, запугивая мальчугана угрозой открыть его отцу глаза.
