Позади дома прабабушки, как бы продолжая его, протянулась тенистая галерея, где хранятся выжатые стебли сахарного тростника, высушенного на солнце посреди обширной площадки между домом и трапиче, высокий навес над которым возвышается в низине, на краю двора. По этой низине протекал бурный ручей; вода, поступающая из глубокого оросительного канала, падает на большое колесо трапиче и приводит его в движение. Вода из другого рукава — поменьше — низвергается с крутого деревянного желоба на лопасти мельничного колеса. По другую сторону ручья, на возвышенности, раскинулось принадлежащее деду поле сахарного тростника. На поле растет много хокоте, анонов; окружено оно живой изгородью из гуарумо и поро[10]. Все это мои владения!
Целыми днями носился я по этим обворожительным местам, словно чертенок, несмотря на непрестанные уговоры и просьбы матери, всегда опасавшейся, как бы со мной не приключилось беды.
И она была права: однажды, пытаясь поймать великолепную лягушку, я поскользнулся и упал в водосток. Не помню ни удушья, ни страха — я плавал, как во сне, пока не услышал ужасный крик матери и не почувствовал, что меня вытаскивают за волосы. К счастью, она полоскала белье на берегу и успела схватить меня в тот самый момент, когда я чуть-чуть не нырнул головой вниз по крутому мельничному желобу.
Если бы я не убивал время на всевозможные проделки, то, чтобы как-то развлечься, мне пришлось бы ввязываться в разговоры и домашние дела взрослых. Жили мы в сельской местности, в окрестностях селения Ла Консепсьон, вдалеке от города, и ближайшие наши соседи были немногочисленны, поэтому я не мог рассчитывать на игру со сверстниками.
Мой отчим сапожничал. Страстный любитель птиц, он завел несколько проволочных клеток и две отличные ловушки, или, как он их называл, «цапки» — из бамбука и камыша. Каждое утро с первыми проблесками зари начинался в нашем доме веселый птичий концерт с участием щеглов, ийгуирро и мосотильо[11]. Прежде чем усесться на табурет за работу, отчим никогда не забывал тщательно вымыть и просушить на солнце клетки с птицами, вкладывая в это занятие всю свою душу. Иной раз он вставал в воскресенье часа в три утра и, вскинув на плечо сумку с провизией, обе ловушки и клетку, уходил с друзьями подальше, в глушь, и возвращался домой лишь к ночи, усталый и зачастую с пустой клеткой. Я как-то вызвался пойти вместе с отчимом на ловлю птиц, но он заявил, обращаясь к моей матери:
