— Вадих Абдулкарим аль-Бакр бен Белла, — без запинки, не то что список увечностей, отбарабанила Рива.
— Во-во. И как только запомнила…
— Папенька! — с неподдельным возмущением воскликнула Рива. — Ну разве же можно быть таким дремучим националистом?!
— Ишь, слов каких нахваталась, — сварливо произнес Раби Нилыч, но глаза его искрились от гордости за дочь: какая взрослая! какая самостоятельная в мыслях и поступках!
— Он француз…
«Опять француз», — уныло подумал Богдан.
— … Из алжирской провинции, очень талантливый, а наши телескопы, и оптические, и радио, ведь самые большие в мире! Для него такая радость к нам попасть! Вот! — Она сунулась левой рукою в широкий правый рукав, вынула оттуда фотографию.
На фото в два ряда, один ряд повыше другого, на фоне поднесенной едва ли не к зениту титанической чаши удивительного прибора для изучения небесной Веселенной — на заднем плане просматривались подернутые дымкой ледяные зубцы дальних хребтов — позировали девять человек: четыре девушки и пятеро молодых людей. Риву сразу можно было узнать, она явственно была самой красивой даже на этом небольшом любительском снимке, хоть качество его не могло передать всей прелести ее лица, а теплая меховая одежда прятала ее изящную фигурку; слева от нее стоял, сладко улыбаясь, молодой усатенький араб в неумело наброшенном полушубке.
— Вот наша группа… Вот он среди нас всех… — как-то неубедительно и оттого несколько косноязычно пояснила смутившаяся девушка.
— И стоят рядом, — констатировал Мокий Нилович. Рива всплеснула свободной рукой. — И фотокарточку с собой носит…
— Папенька! — едва не плача, взмолилась Рива Мокиевна и утянула фотографию к себе. — Ну да, да, он, конечно, ухаживает, ну и что?
— За такой красивой девушкой вся обсерватория должна ухаживать, — примирительно сказала Фирузе. — На коленах стоять. От директора до младшего дворника включительно.
— Перестаньте голову кружить девчонке! — уже не шутя возмутился Мокий Нилович. — Нашли раскрасавицу, тоже мне! От горшка два вершка!
— Может, ты, как человек сугубо казенный, переживаешь, что он иноземец? — сменив тон на доверительный, произнесла Рива. — Так он, по-моему, тоже от этого переживает. Он мне даже как-то раз сказал: может, мы скоро будем жить в одном государстве…
— Подданства просить собрался? — деловито осведомился главный цензор; тут была его стихия. — Из-за телескопа или из-за тебя?
— Не знаю, — растерялась Рива. — Не было разговора… А только он обмолвился: мол, скоро, наверно, будем жить в одном и том же государстве… И лицо у него стало такое мечтательное да отрешенное, будто он только что новую звезду открыл и в телескоп на нее смотрит…
