После парижских легких одеял венгерская пуховая перина кажется тяжелой, душной. И непривычно, что у нее здесь нет не только отдельной комнаты, но даже отдельного шифоньера. Тетушка Илона освободила в своем шкафу для нее одну полку, дала ей трое плечиков. Илона — добрая душа, но она не позволяет Чапларне стряпать: «Брось ты, я уже привыкла тут одна хозяйничать». И в доме тоже не разрешает ей убирать. А летом здесь, в Шомошбане, хорошо. Можно сажать всякие овощи в огороде, окучивать их, поливать, консервировать помидоры для Агнеш. Порой лопается наперник или нужно перешить юбку тетушке Илоне. Все это Чапларне делает с радостью и с готовностью, а также лечит тетушку Илону, массирует ей больное плечо. Первого числа каждого месяца от Фери из Парижа приходит перечисление — двести новых французских франков, и Чапларне отдает деньги тетушке Илоне. Та сначала отказывается: да что ты, да ты и съедаешь-то тарелку супа в день! Но после долгих уговоров деньги забирает. Раз в месяц приезжает и Агнеш — навестить Яни-младшего, привезти лекарства для тетушки Илоны, подарки, денег матери, потом они усаживаются в единственную в Шомошбане корчму, торжественно именуемую здесь «кафе», и за чашечкой кофе Агнеш допытывается у матери: не нужно ли ей чего? Хорошо ли ей здесь? Может быть, все же ей лучше переехать в Будапешт? Но мама довольна всем: у Илоны золотое сердце, и Яни-младший каждый день заходит. А она любит сад, свежий воздух, так что ты, дочка, не волнуйся, мне здесь хорошо, все у меня есть…
— Bon voyage! Bon voyage, бабушка! Пока! — Иветта и внучки посылают воздушные поцелуи. Таможенники очень строги: в нынешней обстановке разгула международного терроризма и в сумке старенькой бабушки тоже может таиться ручная граната. «Откройте, пожалуйста, сумочку!..» В сумочке паспорт, носовой платок, сорок франков и записка: «WANT TO BUDAPEST!» Стюардесса вежливо отводит бабушку на место. Стюардесса — венгерка. Самолет тоже венгерской авиакомпании — «МАЛЕВ». Так что она почти дома… Что пожелаете, тетушка? Кофе? Чай?
Но Чапларне не слышит этих вопросов. Она видит покатившуюся мимо иллюминаторов землю, убегающие и пропадающие из глаз деревья и дома, теперь под ними уже только белые, как сбитые сливки, облака. Бесконечная синева вверху и бесконечная белизна внизу. И Чапларне вдруг кажется, что самолет несет ее не в Будапешт и не в Шомошбаню, а куда-то еще — в прежние грезы, домой, в большой дом в Ференцвароше — самом шумном районе Будапешта, где у нее квартира с окнами во двор, дочь-подросток, два взрослых сына и муж, ворчливый, но, в сущности, добрый человек. А потом была война, бомбежка, и нищета, и безработица. Не на что было даже починить старую обувь. Тогда Чапларне была молодая и на всю семью варила пустой суп, без мяса. И был у нее свой очаг.
