В понедельник Янош все равно приедет домой. Так что можно было бы и подождать, думает Кати, но так она думает, уже сидя в автобусе. За окном зимний пейзаж. Автобус, натруженно кряхтя, взбирается в гору, мимо голых, зябко дрожащих на холоде лесов. Собственно говоря, им с Яношем нечего особенно обсуждать. Она скажет: «Ты знаешь, устала я от этой бесконечной войны с ветряными мельницами. Мне предложили работу полегче, как ты думаешь, согласиться?» Янош задумается и кивнет: «Как тебе лучше, сердечко мое. — А потом добавит: — Я вот тоже хотел тебя спросить: перейти мне в группу наблюдения за малыми планетами или остаться на кометах и на переменных звездах?» И тогда уже она закивает и поспешит сказать: «Как ты сам сочтешь нужным, милый». Вспомнился разговор с Иштваном: «Мама, я не пойду в медицинский. Все же хочу стать историком». В глубине души она не одобряет сына. Но как она может решать такие вопросы за него? Кто имеет право давать подобные советы? Был когда-то в ее жизни такой человек, в самом начале начал. Врач. Он мог бы дать совет и правильный ответ на все. А Янош Чизмаш — он хороший, милый, добрый муж. Нежные его слова, объятия полны благодарности, он всегда скажет тебе спасибо и за чистое, свежевыглаженное, приготовленное на вахту белье, и за недельный запас провианта, и если она просто почистит ему яблоко. А с Иштваном какой он добрый! Как лучший друг. Пишта давно забыл, что он не родной, а приемный сын… И все же, хоть они живут рядом, вместе все трое, но каждый — в своей скорлупе, наедине со своими желаниями и тайнами.
Ни разу она не была у Яноша в обсерватории. Правда, он и не приглашал ее. А может, на это нужно специальное разрешение? Может, ее и не пустят туда? Впрочем, едва ли.
Еще мало снега, но метель припорошила извилистые улицы села, усыпала серебром крутой склон горы. Дорога обледенела, деревья заиндевели, колючий ветер больно бьет в лицо.
Конечная остановка автобуса — возле бывшей турбазы. Теперь крыша провалилась, второй этаж — тот вообще в руинах, но на первом этаже еще действующий трактир. Время раннее, только четыре часа, но темень — хоть глаз выколи. Улицы безлюдные. Те, кто не засел в трактире и не горланит песни, спешат домой, прячутся по своим норкам. Похлебают супу — и скорей к телевизору.
— Скажите, где здесь обсерватория?
— Так это же на горе! — всплескивает руками шофер автобуса. — Помните, где мы въехали в село? Вот оттуда надо пройти по шоссе назад, до развилки, а потом подняться в гору. Там лес и узенькая такая дорожка. От развилки-то недалеко, в хорошую погоду полчаса. Но сейчас…
