На третьем этаже Мишель протянула свой талончик медсестре. Они вместе ушли за шторку.
Я пошел в другой конец коридора, там показывали небольшой фильм про вазэктомию. Позже я как-то сказал ей, что вообще-то мне давно сделали вазэктомию, так что забеременела она от кого-то другого. А еще однажды я сказал ей, что у меня неоперабельный рак и что я скоро умру и оставлю ее, навсегда. Но ничего из того, что я мог придумать, неважно, насколько это было драматично или чудовищно, не могло заставить ее раскаяться или любить меня так, как в начале, когда она еще не знала меня по-настоящему.
Так вот, они показывали нам этот фильм, нас было то ли двое, то ли трое, то ли четверо, тех, кто ждал там своих женщин. У меня перед глазами все плыло, потому что меня пугало то, что они делали с Мишель и с другими женщинами и, конечно, с маленькими плодами. После фильма я поговорил о вазэктомии с мужчиной, который там работал. У него были усы. Он мне не понравился.
– Вы должны быть уверены, – сказал он.
– Я не хочу, чтобы от меня опять кто-нибудь забеременел. Это точно.
– Хотите записаться на прием?
– Хотите дать мне денег?
– Чтобы накопить, надо не так много времени.
– Чтобы накопить, мне понадобится вечность, – поправил я его.
Потом я сидел в приемной и ждал. Через сорок пять минут вышла сестра и сказала мне:
– С Мишель все хорошо.
– Она умерла?
– Нет, что вы.
– Я как будто хотел бы, чтобы умерла.
Она выглядела напуганной.
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
Я прошел за шторку к Мишель.
От нее плохо пахло.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
– Что они в тебя засовывали?
– Что? – сказала она. – Что?
Медсестра сказала:
– Так. Выйдите отсюда. Выйдите отсюда.
Она ушла за шторку и вернулась с большим черным парнем в накрахмаленной белой рубашке и с таким дурацким золотым жетоном.
– Думаю, этому человеку незачем здесь находиться, – сказала она ему, а мне она сказала:
– Не хотите подождать на улице, сэр?
– Ладно ладно ладно, – сказал я, и всю дорогу, пока я спускался по лестнице и выходил из клиники, я повторял: – Ладно ладно ладно ладно ладно ладно ладно.
Снаружи шел дождь, и большая часть католиков столпилась под навесом у соседнего дома, прикрывая головы своими табличками, чтобы защититься от непогоды. Кто-то плеснул святой водой мне на щеку и сзади на шею, но я ничего не чувствовал. Еще много лет.
Я не знал, что теперь делать, кроме как ездить на поезде.
Я зашел в вагон, и двери закрылись прямо за мной; как будто поезд ждал меня одного.
