Она вытряхнула из мешка содержимое и, не глядя, что там валяется под ногами, протянула руку:
– Нож давай!
Данилка достал из-за голенища тот самый нож, и Настасья ловко распорола мешок, почти по шву. Был он средней величины, гораздо меньше настоящей попонки, но Настасья накинула его кобылке на спину и огладила.
Данилка же сперва смотрел на выпавшую из мешка вещь, потом подхватил ее со снега и распялил на руках.
– Она, что ли? – сам себе не веря, спросил парень.
Настасья взяла из его рук синюю, богатого цвета душегрею.
– Сдается, что она… Пойдем-ка поскорее, кум, нечего нам тут делать.
Словно твердо зная, что Данилка не отстанет ни на шаг, она пошла вперед, не оборачиваясь.
Оказалось, что до Неглинной и примыкающих к ней переулков, где селились зазорные девки, было рукой подать.
Настасья привела Данилку туда, откуда они с Феклицей его и взяли, – к церквушке. Уж теперь-то там было по-настоящему тихо.
– Ну, что, свет? – приветствовала ее Авдотьица, когда они взошли на крыльцо, толкнули незапертую дверь и, миновав сени, оказались в горнице у Федосьи. – Тише только, тише, уснули они – и Федосьица, и Феденька. Я вот и свечи погасила, одну лучинку держу…
Настасья махнула рукой, мол, все ладно, и села к столу.
– Выпить не осталось? – только и спросила.
Авдотьица налила ей в чарку буроватого вина. Настасья молча и разом его выпила.
– А Юрашка где же?
– Не придет Юрашка, – отвечала хмурая, как осенняя туча, девка. – Налей еще.
– Да когда ж ты столько пила?
– Никогда. Потому и пью.
После второй чары Настасья встала.
– К Феклице ночевать пойду, – сказала она. – А ты куманьку моему на полу постели. Да покорми его, сделай милость.
С тем и вышла.
– Что стряслось-то? – приступила к Данилке с расспросами Авдотьица, но он молча смотрел вслед Настасье.
Впервые парень встретил в девке такую норовистую стойкость и недоумевал отчаянно.
Данилка открыл было рот, да мысль в голове объявилась.
Коли Настасья не сказала Авдотьице, что Юрашка убит, – стало, и ему незачем…
И он отвел глаза, понятия не имея, что же в таком случае полагается врать.
Авдотьица, которую Бог силушкой не обидел, подошла к нему вплотную.
– А ну, в глаза гляди! – потребовала она, беря его за плечи с такой силищей, что иной конюх бы позавидовал. – Жив Юрашка-то?
Данилка мало имел дела с бабами и никогда не сталкивался с их внезапной прозорливостью. То есть бывает баба – дура дурой, а вдруг такое брякнет – словно сквозь стенку на другом конце Москву увидеть умудрилась…
