Сейчас он сам в это свято уверовал.
– А ежели его опоили там, где разбойнички гуляли, те, которых повязали, то не казна ли разбойничья ночью у той Устиньи спрятана?
Сказал это Деревнин – и сам изумился.
– Казна? – ошалело повторил Стенька. – Много ли денег в душегрею зашьешь?
– Деньги – что?! Есть такие перстеньки, что и по двадцать, и по тридцать, и по пятьдесят рублей! Я видывал такой перстень – верх четвероуголен, и о четырех алмазцах. И цена ему была шестьдесят рублей!
– Шестьдесят рублей?… – Тут уж в изумление впал Стенька. – Это ж и за год не заработать!
– За год ты, положим, больше имеешь. Нешто я не знаю, как земские ярыжки на торгу кормятся? – возразил подьячий. – А то, что средства на черный день лучше в золото и дорогие камни вкладывать, даже дураку Матюшке понятно.
Матюшка был из тех юродивых, что вечно околачивались у Кремлевских ворот, и умел складно желать добра, за что его подьячие Земского приказа и прикормили.
– Стало быть, пропала та душегрея потому, что в нее тысячи зашиты? – И тут у Стеньки в голове стали возникать яркие и соблазнительные картины: как он сам, в одиночку, находит ту душегрею, как вспарывает ее, как добывает из-за подкладки полные горсти сверкающих лалов, яхонтов и изумрудов!
– Могло и другое быть. Они, разбойнички, мастера клады закапывать. Знаешь, как скоморохи приговаривают: зарыл под кокорой, сам не знаю, под которой? Так они записи делают. Может, у Устиньи в душегрее не алмазы, а запись зашита?
Стенька на это ничего не сказал. Только понурился. Ну, выковыряет он ту запись из-за подкладки – кто ж ее читать станет?…
– Видывал я такую кладовую роспись, – безжалостно продолжал Деревнин. – Верхний край оборван, а далее простому человеку ни хрена не понять. Лежат-де в двух верстах на речке три кучи костей, а напротив выкопана-де лестница о семи ступенях, и от лестницы-де на берегу сосна, и куда в полдень тень от сосны падет – оттуда-де на восток идти сорок шагов… А что за речка – неведомо!
– У попа был двор, на дворе был кол, на колу – мочало, начинай опять сначала… – проворчал Стенька.
Записи ему не хотелось, а хотелось алмазов с яхонтами.
– Складно у нас с тобой получилось про душегрею с записью, – со вздохом сказал Деревнин. – Да только придется нам, Степа, от этого дела отказываться. Коли речь идет о лесных налетчиках, а орудуют они, согласись, уже за московскими воротами, то это забота не Земского, а Разбойного приказа.
– Гаврила Михайлович! – воскликнул Стенька. – Так кто, кроме нас, про это ведает?! Никто! Да и мы этого не ведаем!
