– Ты полагаешь, Гаврила Михайлович, что Родька случайно в том кружале оказался и случайно его опоили? – спросил Стенька. – А коли так, кто удавил Устинью и вещи ее забрал?
Он бы и больше сказал, он бы и про заколдованную душегрею сказал, да боялся, что ловкий подьячий выпытает у него про ночное похождение с Анной Ильинишной, которая велела себя звать просто Анюткой.
– По-твоему, Родьку в кружало заманили и опоили, чтобы удавление Устиньи на него удобно спихнуть? А кому бы и зачем убивать никчемную бабу? Ты лучше не над этим бейся, а найди свободного писца и приметы ему вели записать, подклеим к делу. Пока не забыл! Расспрашивал-то, чай, на ходу?
Стенька закатил глаза вверх, проверяя себя, точно ли все, что ему говорили бабы, пересказал подьячему… И тут его осенило.
– Баба-то никчемная, да только жила одна и разное про нее люди толкуют, – со значением сказал он.
– Ворожбой промышляла, что ли?
– Ворожбой не ворожбой, а за двое суток до убийства прибегали к ней в ночь какие-то тайные гости. Чей-то возок заполночь прикатил, а вскоре и укатил.
– Мало ли кто к ней мог приехать? – уже чувствуя, что появилась ниточка, за которую можно тянуть, спросил Деревнин.
– Среди ночи, Гаврила Михайлович! Добрый человек днем куда надобно сходит.
– И то верно…
Деревнин призадумался.
– Мне походить, поспрашивать? – подсказал Стенька.
– Значит, берешься доказать, что того Родьку с умыслом опоили?
– Гаврила Михайлович! – едва ль не на всю церковь воскликнул Стенька. – Вот я же знал, что Родька тещу за приданое гонял, которого недодала! А я в Конюшенной слободе не часто бываю. И многие знали, кому вовсе до конюхов дела нет. Кто-то умный и догадался – если Устинью порешить, то это дело запросто на Родьку спихнуть можно.
– Разумно, – одобрил Деревнин. – Ты еще скажи, за что ее, старую дуру, убивать было.
– Вот посуди, Гаврила Михайлович. Ночью к той Устинье тайно кто-то в возке приезжал да и уехал. Что, ежели у нее что-то важное оставили? Потом Устинью весь день соседки не видали. Где ее нелегкая носила? Потом же нашли Устинью удавленной, а ее носильные вещи пропали. И в ту же ночь Родьку опоили. Что, ежели в тех вещах что-то спрятано?
– Зашито? – уточнил подьячий.
– А ты, опять же, посуди сам, куда баба может что-то важное упрятать? – У Стеньки в голове возникали удивительные мысли, которые раньше бы и на ум не взбрели, но, видать, бессонная и шальная ночь пробудила какие-то скрытые способности. – В короб на дно? В хлеву под притолоку? Устинья же была рукодельная, это все знали. Взяла да и зашила!
