А Лиза снова задохнулась, как недавно, взбегая на лестницу. Её вежливо поблагодарили. Теперь остаётся встать и услышать: «Прощайте, Лиза».
— Пожалуйста, я вас прошу не говорите никому, что я к вам приходила. Я потихоньку от них.
Она не наклонила головы, стараясь быть светской, стараясь скрывать в обществе чувства, как учила Татьяна Карловна. Но две едкие слёзы выкатились из её небесно-голубых глаз и поползли вдоль носа к губам. И она не нашла за корсажем платка и вытерла слёзы согнутым пальцем. Владимир Ильич вскочил. Не встал, а вскочил. Смятение отразилось у него на лице. Эти две горючие слёзы и согнутый палец вдруг открыли ему всю Лизу. Одиночество, сиротство, душевное неустройство её.
У вас нет родителей?
Нет.
Кто-нибудь близкий у вас есть?
Нет.
— Как — нет? А жених? Ведь тот человек, с которым вы ехали на пароходе, ваш жених?
— Да.
— Ему вы тоже не сказали, что идёте к нам?
Нет, нет, конечно, нет! Но он другой. Он не такой, как они. Он меня любит. Когда мы поженимся, я уверена, я буду на него влиять, он никогда не станет грабить и разорять людей, как Кондратий Прокофьевич, никогда, никогда. Я буду влиять на него. Ненавижу купцов!
А идёте замуж за купца.
Он другой.
Миленькая моя, другой или не другой, да вы-то любите ли его? — участливо сказала Елизавета Васильевна.
С таким участием, такой прозорливостью, что Лиза почувствовала — здание, которое она строила под руководством Татьяны Карловны, прочное, как крепость, здание её счастья заколебалось, трещины зазмеились вдоль стен.
Впрочем, не будем обсуждать Лизино счастье. Ей уже было неловко и совестно за свои две слезы.
— Я ценю его любовь, — гордо ответила Лиза. — И вообще сейчас уже поздно.
— Если поздно, нет смысла и обсуждать, — сказал Владимир Ильич.
И Лизе оставалось уйти, потому что из-за её гордости откровенного разговора не получилось.
— А если бы не поздно? — робко промолвила она.
Владимир Ильич стоял против неё и глядел пристально, таким вглубь проникающим взглядом, что Лиза вдруг поняла: он знает о ней всё. Знает то, в чём даже наедине с собой она боялась признаться.
— Если бы не поздно?..
— Тогда я ответил бы так, — сказал Владимир Ильич, проводя ладонью по своему огромному лбу. — Ответил бы, что грустно, очень грустно, когда женщина ищет в замужестве не любовь и основанную на взаимном уважении дружбу, а устройство, житейский комфорт. Отвратительно и ещё раз отвратительно, ибо чем такой брак, основанный на расчёте, прикрашенный лицемерными фразами, чем такой брак лучше.
