— И что ты делала в те дни?
— Что делала… На лавочке сидела. На куриц смотрела. Они все равно в песке рылись. И в ляпки с детьми играла.
— С какими?
— (Недоуменно смотрит на меня). С припятскими, конечно.
— И все?
— Еще хотела и хотела домой.
— Тебе не нравилось в деревне?
— Все боялись радиации. Были одни мамы с детьми. А папы у всех уехали на станцию с бедой воевать. Игрушек никаких не было — все в Припяти остались… Потом жара напустилась.
— А бабушка чем занималась?
— Книгу читала на лавочке.
— Какую книгу?
— Толстую и зеленую.
— Про аварию на станции тебе бабушка рассказала?
— И бабушка. И ребята. У Олега папа герой. Он смелость совершил.
— Проявил.
— И у Толика герой. Толик хотел на станцию убежать. К отцу.
— Зачем?
— Помогать. И за подвигом, конечно.
— Свой подвиг Толик еще успеет совершить, только был бы он трудовым… А папами многие ребята могут гордиться: жизни не пожалели, здоровья не пожалели, чтобы других спасти. Самые трудные часы после аварии достались именно припятским папам…
— Ав магазине одна тетенька кричала, что плевали на атом, он и взорвался.
— Кто плевал, Наташа?
— Не знаю. Кто работал на станции. Кто-то.
— Кто-то плевал… И не только на станции… Я не могу тебе всего объяснить, не сумею, Наташа. Легче говорить о том, что было после: если бы сотни припятских пап не бросились в ту ночь, в ночь аварии, к разрушенному реактору и не сделали все от них зависящее, беда могла быть в сотни раз страшнее…
Наташа не задавала мне вопроса, и все же был вопрос в этом «кто-то». Вопрос вины. Самый больной из всех существующих на земле вопросов. Самый безответный. Но именно девочка и подсказала путь к нему: несправедливо считать виновным каждого, кто работал на ЧАЭС до аварии, забывая при этом, что именно большинство из тех, кто работал на ЧАЭС до аварии, добровольно принесли себя в жертву, оставаясь в зоне и год, и полтора, и два… Ценою жизни и здоровья искуплена вина. Смерть уравняла и правых и неправых, и вряд ли у кого повернется язык утверждать обратное. Но была ли вина? Была…
— А в магазине одна тетенька кричала, что плевали на атом, он и взорвался.
— Кто плевал, Наташа?
— Не знаю…
— Я тоже не знаю, девочка. Здесь, по-видимому, нужно не только историю атома перелопатить заново, но и историю человечества. А мы все бежим…
— У Оксаны тоже папа убежал. Он забоялся. Его из партии выключили.
— Из какой партии?
— Из ленинской. Где коммунисты.
— А кто такие коммунисты?
— (После долгого молчания). Пожарники.
