Чернобыльский дневник (1986–1987 гг.). Заметки публициста | страница 47
— Ты болела?
— Да.
— От радиации?
— Я не знаю. Мы ходили с мамой в больницу. (Замолчала. Теребит подол платья).
— И что мама говорила?
— Что… кровь плохая.
— И ты не согласна с мнением мамы?
— Плохая кровь у плохих.
— С чего ты так решила?
— Ну вот говорят: он хорошей крови, а другой — дурной крови.
— Хороших кровей, Наташа, а не крови. Это другое… Это о породе так говорят… А как ты себя сейчас чувствуешь?
— Я все позабываю.
— Не поняла…
— Позабываю про взрыв. Специально позабываю.
— И ничего-ничего не помнишь?
— (После долгого молчания). Помню.
…Мама Наташи стоит у косяка дверей, вытирая концом фартука слезы. Девочка несколько раз оглядывается на нее. Трудно сказать, что чувствует ребенок в эти минуты: лицо напряженное, глаза растерянные — непривычный разговор, долгий и немного безжалостный по отношению к девочке. Но она согласилась на него и отказывается от предложения отдохнуть. Что-то решает Наташа в эти минуты и для себя, что-то осмысливает…
— И ничего-ничего не помнишь?
— (После долгого молчания, после того, как ушла мама, поймав мой просительный взгляд). Помню.
— А мне можешь рассказать о том, что помнишь?
— (Кивает головой). Ночью соседи прибежали. Разбудили. Бабушка с тетей Машей в коридоре разговаривала. Потом бабуля не спала долго. Охала. И я не спала. То есть спала понарошке. Глаза не открывала, но слушала, как она охает.
— А еще что помнишь?
— Радио как закричит… Днем уже. Ночью бабуля его на всю громкость включила.
— О чем же радио закричало?
— Собирайтесь в эвакуацию.
— Ты боялась?
— Сначала нет. Я ничего не могла понять, а бабушка сердитая была. Бегала по комнате и плакала. Когда на автобусе поехали, я стала бояться.
— Ты плакала?
— Нет. Я думала.
— О чем?
— О приятном.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, приятное, конечно. О маме думала, о папе, о братике.
— А люди плакали?
— Да. Взрослые всегда плачут.
— ?
— У них нервы потрепанные.
— А у детей нервы крепкие?
— (Пожимает плечами). Дети же только играют. У них все понарошке. И дочки-матери понарошке, и школа понарошке, и магазин…
— А взрослые не играют?
— Играют. В карты, в домино, в шахматы.
— И ты считаешь, что у взрослых все всерьез, что они никогда ничего не делают понарошке?
— Не все. Когда детей ругают или научают.
— Шутят…
— (Задумалась. Улыбается). Командовают. Они любят командовать.
— А чему тебя бабушка научала во время эвакуации?
— В песке не играй. Никуда не ходи.
— Командовала понарошке?
— Нет. Она старенькая и боялась. Все про ужасы говорили: ужас, ужас!