Чернобыльский дневник (1986–1987 гг.). Заметки публициста | страница 46



— Выпустили, видно, — раздался сзади голос Марьи.

— Выпустили, видно, — эхом отозвалась Елизавета…

— А куры в огороде бродят. Сердешные, — вновь подала голос Марья.

— Пускай бродят… А ты садись, Марья, отдыхай пока…

Обратно Елизавету с Марьей вез бронетранспортер. Они сидели тихие и отрешенные, сложив руки на коленях. Обе в беленьких платочках. «Не доведется умереть на родной земле, не доведется, — думала Елизавета. — Нет, видно, бога на свете…» «Не доведется умереть на родной земле. Ни на смерть, ни на жизнь поруки нет», — думала Марья.

Молчали и военные, глядя себе под ноги.

«Я все специально позабываю»

— Наташа, как встретили тебя дома?

— Мама плакала, жизнь проклинала. А папа чуть не задушил. Так обнимал. Он с нами на вокзале встретился. Он не знал, что я приехала. Внезапно встретился. Я его первей бабушки увидела и закричала. Он на работу собрался ехать. Бежал ко мне… Холодно так было. Он в шубе, в шапке. Снег крутился.

— А друзья как встретили?

— Никак.

— Не радовались разве?

— (После долгого молчания). Сначала со мной никто не играл. Подойду, а девочки убегают.

— Почему?

— Заразиться боялись. Им родители приказали…

— А чем заразиться?

— Радиацией.

— Откуда ты знаешь, что родители приказали?

— Девочки сказали. Они сказали, что если до меня дотронуться, то можно заболеть. (Совсем тихо). И умереть можно…

…Наташе Шашковой шесть лет. Таких, как она, называют старушками: взгляд из-подо лба, быстрый, вскользь — и все видит; на взрослых внимания не обращает, дичится — и все слышит; молчит-молчит да и вывезет такое, что только диву даешься. В Припяти жила она с бабушкой. Родители — на севере, на строительстве газопровода. Наташа готовилась к школе: научилась писать, читать и считать.

— А ты знаешь, что такое радиация?

— Знаю. В Припяти станция взорвалась, и газ пошел.

— Какой газ?

— Радиация.

— Ты умеешь писать это слово?

— Да. Я его складывала. У меня есть касса букв. Но с ошибкой складывала.

— С какой?

— Впереди два рэ поставила.

— А почему два?

— Оно рычит. И царапается.

— Ты можешь написать мне это слово так, как ты складывала, с двумя рэ?

— (Опустила голову. Надула губы). Не буду писать. И складывать больше не буду.

— Почему, девочка?

— Плохое слово.

— Чем же оно плохое?

— В начале оно рычит. А в конце буква «я». Это же я, про меня буква. От радиации умирали, я знаю. У одной тетеньки муж погиб, он на станции работал, он хороший был, он был кормилец и поилец, он не виноватый был, что станция взорвалась. (Все это произносит быстро, взахлеб, вытаращив голубые глазенки). И я могла, наверно, умереть от радиации. Но она до меня не дошла. Немножечко не дошла. А до него дошла, до дяденьки, который погиб. А до меня немножечко не смогла. Ее пожарники задержали. И дом наш был немножечко подальше.