— Война… — вздохнула Марья. — Мне чего страшно-то сейчас: и войны нет, а бездомные — скольких людей этот атом из хат повыгонял… и немцев нет, а ховаємся…
— Беда никогда не приходит одна — все две да три, — поднялся старик.
— С кашлем вприкуску, с перхотой впритруску, — отозвалась наконец Елизавета. — Дочка у меня еще лучше говаривала: шахов много, а мат один… — Сказала и почувствовала, как с новой силой закипает в груди так и не понятая обида, шелестит внутри, как пленка на буренке…
Старик уловил перемену настроения в Елизавете. Молча развязал рюкзак и, порывшись, достал два беленьких платочка.
— Это вам… чтоб зла не держали. — Нахлобучил шапку-ушанку и пошел, на ходу завязывая рюкзак.
— Ав селе-то как? — крикнула вдогонку Елизавета.
Старик остановился. Снова стянул с головы шапку. И не ответил…
Только к утру вышли Елизавета и Марья к дороге, ведущей к родному селу. Присели в кустах, тяжело дыша не то от волнения, не то от усталости. Еще два поворота и… Елизавета достала из кармана платок, подарок старика, и повязала поверх теплого. А Марья улыбнулась, вынула из-за пазухи свой и расстелила на коленях.
— Сроду никто ничего не дарил, а вот на тебе…
— Сватали же тебя — чего не пошла?
— Несуженый кус изо рта валится.
— Вот и нечего тужить о том, что нельзя воротить.
— А я и не тужу. Ты же меня любила!
Елизавета хмыкнула, притянула Марью к себе:
— Нет того любеє, как люди людям любы…
В кустах напротив зашуршало. Марья отпрянула и поспешно спрятала платок. Елизавета не шелохнулась.
На дорогу выскочил поросенок с зеленым респиратором на пятачке. Он ожесточенно крутил лобастой головой и жалобно хрюкал.
— Вот еще что удумали, шутники окаянные, — всплеснула руками Елизавета.
Поросенок, услышав голос, испуганно хрюкнул и бросился в кусты. Респиратор, соскользнув с пятачка, остался болтаться на шее.
— Отвык от людей, боится, сердешный, — вздохнула Елизавета.
— А ты видела, что у него на боку-то написано? — отозвалась Марья, прикрывая смеющийся беззубый рот ладонью.
— А что там написано?
— Чернобыль…
— Что? — И не удержалась от смеха — затряслись плечи, запрыгали дряблые щеки. — Да, весело гулять, коли нечего загонять… Однако пошли.
Минули один поворот. Потом другой. Елизавета засуетилась, заспешила, оставив Марью далеко позади. Шла не оглядываясь. Потом попробовала бежать, да ноги не слушались. Вот она и хата… Увидев запертую калитку, на ходу перекрестилась. Бобка не встречал — конура была пуста, валялась цепь с ошейником, хранящим рыжие клочья собачьей шерсти. «Видимо, отцепили добрые люди», — пронеслось в голове. Пробежала по двору и остановилась. Дверь в хлев была распахнута. «Неужели раскачивается?» — до слез всматривалась… Медленно вошла, пригнувшись в дверях. Поросенка не было. Присела на краешек корыта с остатками пищи.
