Как я поняла, человек этот был из корпуса червонных казаков. Конечно, он все знал. И не стал от меня утаивать…
В одном местечке, название такое мудреное, красные под командой Игната отбили у белых панов обоз с награбленным добром. Берегли его солдаты, хотели сохранить для Красной Армии. Но бандиты накопили силы и окружили отряд. Видит Игнат Никитич, что нет спасения, и приказал зарыть ценности под двумя каштанами: «Придут наши — возьмут!» Солдаты все закопали, дали залп, и Игнат велел всем переплывать реку. А сам с бойцом, который потом написал мне из лазарета, остался прикрывать отступавших товарищей…
— Какой дед был! — воскликнул Федя и спросил: — Но почему красноармейцы залп дали? Или под каштанами они кого-то похоронили?
— Не знаю, милок. Видно, так полагается…
Федя недоверчиво покачал головой.
— Нет, бабуся. Залп просто так не дают… Это понимать надо!
— Спать, спать пора, — вдруг спохватилась Анна Петровна. — Поздно уже.
В голове у мальчика роились тысячи мыслей. Дед остался на вражеском берегу, послал раненого бойца обо всем сообщить своим и погиб, навеки унеся с собой тайну.
— Ба, а где зарыли-то? Как город называется?
— Не совестно тебе? — пристыдила Анна Петровна. — Дед за революцию сражался, а ты свое — клад. Не знаю! Почти сорок годов минуло. Называли мне бойцы, да я забыла.
— Вспомни, бабуся! — стоял на своем Федя.
— Подольск, кажется…
— Ох, ошибаешься. Подольск же под Москвой. Хорошенько вспомни!
— Или Волочаевск… — нерешительно произнесла Анна Петровна.
— Волочаевские дни! — живо подхватил Федя, но тут же притих. — Это, ба, на Дальнем Востоке.
Почти всю ночь он не спал. А под утро, когда веки закрылись против воли, увидел сон. Но приснился не дед и не его клад, зарытый в далекой стороне, а другое. Федя увидел себя совсем маленьким мальчиком, только что начавшим самостоятельно зашнуровывать ботинки… Бабушка что-то говорит, а он, не слушая ее, спотыкаясь, бежит на звонок к дверям, берет от девушки-почтальона письмо и отдает маме. Она в белом халате врача, веселая. Но вдруг мама выронила конверт. Бабушка нагнулась за ним, да так и осталась лежать на полу. А Федя стоит рядом и никак не может понять своим маленьким сердечком нависшую над всеми троими беду. Потом — мама в военной шинели… И вагоны, вагоны…
Проснувшись, Федя долго лежал с открытыми глазами. Вспомнил, как уже после войны в полуподвал к ним пришел незнакомый человек в выцветшем кителе с медицинскими эмблемами на полковничьих погонах и положил на стол мамину орденскую книжку. Листки ее шевелились на сквозняке… Федя понял тогда, что у него не стало и матери…
