– Вы, как и я, цените пережитки языческих зрелищ? – спросил он у Пэлфримена и рассмеялся.
Тем временем Джадд поймал ягненка, точнее, заляпанного грязью барана, вонзил нож ему в горло, и кровь брызнула во все стороны, забрызгав хохочущих зрителей.
Сам Джадд тоже перепачкался в крови брыкающегося барана. После он подвесил неподвижное тело на дереве и выпотрошил, пока остальные лежали в траве и чувствовали, как пот застывает на коже, мирно болтали или думали о своем, жуя стебли сочных трав. Хотя люди делали вид, что не замечают мясника, они непроизвольно расположились вокруг него. Джадд стоял в центре лужайки, погружая руки в голубое нутро животного.
Наблюдая за происходящим издалека, Фосс вспомнил пикник у моря, на котором разговаривал с Лорой Тревельян, и как они вдвоем создали свой круг. Теперь он понял, что совершенство всегда имеет форму круга, причем замкнутого. Поэтому круг Джадда вызвал у него зависть. Слишком поздно, сказала Лора, или же это зашуршали на ветерке блестящие листья туземных деревьев. Вскоре окружающий мир утонул в жидкой зелени. Она тоже была одета в зелень. Зеленые тени почти скрывали ее лицо, и она шла среди мужчин, видимо, знакомых: так иные люди знакомы с другими с детства или же узнают друг друга инстинктивно. Только он был для нее мимолетным знакомым, на которого она взглянула лишь раз, поскольку так принято. Он заметил на ее зеленоватой плоти брызги крови того самого барана, она смеялась их шуткам, в то время как он по-прежнему выражал свои мысли на чужом языке, ведь даже немецкий не был для него родным.
Лора Тревельян прекрасно поняла, чего добивается Джадд: праздничная трапеза намечалась самая простая, без излишеств, мясо следовало есть руками, всем вместе, и тогда бы трапеза превратилось в акт восхваления.
По мере того как день подходил к концу и приготовления к пиршеству заканчивались, Фосс все сильнее мрачнел и злился.
Ночью, после того как зажгли костры и туша барана, которого съедят на Рождество, стала белым пятном на темном дереве, Джадд разогрел жир, швырнул на сковороду печень, приготовил и понес главе экспедиции.
– Вот кусочек славной печенки, сэр, поджарил специально для вас.
Фосс отказался:
– Благодарю, Джадд. Не могу – жара. Ужинать не буду.
Он действительно не мог есть: печень воняла.
Джадд отошел, и хотя сделал это как всегда уважительно, в глазах его блеснул недобрый огонек, а печенку он бросил собакам.
Оставшись наедине с собой, Фосс застонал. Принять смирение он не хотел и не мог, даже несмотря на то, что это было одним из условий, которое она поставила в письме, сохранившемся в его памяти до последней строчки. Некоторое время он сидел, обхватив голову руками. Он и в самом деле страдал.
