Ночь выдалась тихая. Собаки почесывались и вздыхали, костры прогорели до углей, и тут раздался шорох травы и звук шагов: из темноты выплыло лицо Тернера.
«Зачем я вообще его взял?» – недоумевал Фосс.
– Поглядите-ка, сэр! – предложил Тернер.
– В чем дело? – спросил Фосс.
И тогда он увидел ручку сковороды.
– Ну и что? Какое мне дело?
– Это он! – хохотнул Тернер.
– Кто?
– Повар, наш мастер на все руки. Господь Всемогущий!
– Мне не интересно. Тернер, не валяй дурака! Иди спать.
– Не такой уж я и дурак! – Тернер ушел, хохоча.
Он был точно во хмелю: порой его проспиртованному организму никакой помощи извне и не требовалось.
Готовясь ко сну, Фосс продолжал гневаться на несчастного. Дело в Тернере, сказал он себе, хотя и знал, что все из-за Джадда.
Тернер это тоже знал, лежа в общей палатке. Кто-то уже храпел, а Джадд все ерзал на седле, которое использовал в качестве подушки.
– Послушай, Альберт, – окликнул Тернер. – Ты ведь не спишь, я слышу!
Тернер перевернулся на другой бок, и его тощее тело приблизилось вплотную к более крупному товарищу. Длинное лицо смотрело прямо на бывшего каторжника.
– Вспомни тот компас, что пропал в Джилдре и нашелся в твоей сумке!
Джадду не нужно было помнить – он и не забывал.
– Его туда подложил, знаешь ли, в лунную ночь один прусский джентльмен, который не виновен, потому что ходил во сне.
– Я в это не верю, – сказал Джадд.
– Я тоже, – продолжил Тернер. – Он был гол как лунный свет и костляв как Господь. Только глаза его меня не убедили.
– Раньше ты молчал, – заметил Джадд.
– Ждал случая, – ответил Тернер. – Сведения-то ценные.
– Я в это не верю, – отрезал Джадд. – Спи давай.
Тернер хохотнул и откатился.
Джадд лежал в том же положении до тех пор, пока не заломило кости, и под конец все же уснул.
Потом уже спали все, а если и просыпались, то вспоминали, что скоро Рождество, и засыпали еще крепче.
Около полуночи подняли шум дикие собаки, переполошили собак в лагере, и те завыли в ответ. Ночь выдалась темная, в небе виднелись желтые всполохи идущей стороной грозы. Подул ветерок, звери волновались все сильнее и отрывисто взвизгивали.
Фосс и сам встревожился, вскочил и принялся искать своих черных провожатых, свернувшихся как звери у погасшего костра. Судя по открытым глазам, они напряженно размышляли над чем-то очень важным. Если бы только Фоссу удалось проникнуть в их помыслы, ему было бы спокойнее.
Старик Дугалд резко отвернулся и выпалил:
– Я болеть, болеть!
И потер живот под обрывками своего несуразного фрака.
