– Я тоже хочу отмечать Рождество!
Неудивительно, что в столь светлый праздник добрый христианин был готов примкнуть к бывшему каторжнику, однако Фоссу везде виделись ловушки, и потому он страшился всеобщего единения, особенно если оно распространялось и на него самого.
– Ладно, – кивнул он, облизывая губы и вымученно улыбаясь. – Что предлагаете вы, мистер Джадд?
Немец готов был возненавидеть все, что услышит.
– Предлагаю, сэр, остановиться прямо здесь, – сказал каторжник, всем видом показывая, как ему нравится это тенистое местечко в приятной близости от водоема. – Если согласны, я зарежу барашка, которого съедим завтра. Еще сделаю пудинг или два на скорую руку, как получится. Я не собираюсь указывать, чем кому заниматься в первый день Рождества. Пусть каждый решает за себя… Впрочем, мы могли бы совершить богослужение, – добавил он, поразмыслив.
– Давайте сперва устроим привал, – заметил Фосс, въезжая в тень, швырнул шляпу на землю и следом улегся сам.
Джадд принял командование. Пэлфримен видел, как он доволен. Подзывая своих товарищей, вскидывая толстую волосатую руку, веля им остановить животных и сгрузить поклажу, каторжник преисполнился достоинства. На губах его заиграла надежда, проступавшая вместе с испариной. Мощь невинности безгранична, понял Пэлфримен и возрадовался.
Потом, словно утомившись роскошью зелени в разгар жары, как и поединком душ, коему стал свидетелем, орнитолог присоединился к немцу, сидевшему в тени дерева.
– Разве не великолепно? – спросил Фосс, восхищаясь живописными красными скалами и увитыми зеленью склонами долины.
Пэлфримен согласился.
– Возвышенно и неизменно! – настойчиво продолжал немец. – Вот это я понимаю!
Потому что все это – мое, в силу иллюзий, хотел сказать он, и орнитолог понял. Более того, Пэлфримен наконец научился читать мысли по глазам.
– К чему тащить сюда своего несчастного идола?! При чем здесь Иисус Христос?
Стоявшее перед мысленным взором немца видение было воистину ужасно. Истерзанная плоть начинала гнить, душа отлетела прочь и неслась сквозь века, медленно и тягостно хлопая крыльями…
На долину спикировал огромный коршун, Тернер выстрелил, но промазал. Солнце слепит, заявил он.
После полудня Фосс взялся продолжать подробный отчет о путешествии по стране и преуспел в описании событий вплоть до нынешнего дня. Пока он сидел на коленях и писал, среди кустов алел прощальный подарок его друга и благодетеля, Эдмунда Боннера, – рубаха из малиновой бумазеи. Порой в глазах немца сверкал огонь, грозя вырваться наружу и опалить его жилистое тело подобно истинному огню, что лизал искореженный кустарник неподалеку от костра и поглощал его с пистолетным треском и дымом, и тогда Фосс поднимал взгляд и насмешливо-снисходительно наблюдал за приготовлениями к пиршеству.
