— Я бы лучше тебя трахнул, дорогуша, — ответил Говарт. — Как я понимаю, мне задолжали трах.
Во время своих слов он задрал тунику раба, открывая изгибы под ней. Эразмус не сопротивлялся, когда Говарт пинком раздвинул его колени и поднял его руки. Он позволял тянуть себя за руки, затем остановился, неловко прогнувшись.
Осознание того, что Говарт собирается отыметь Эразмуса прямо здесь, перед ним, проявилось в нем с тем же ощущением нереальности происходящего, какое возникло при встрече с Анселем в саду. Невозможно, чтобы что-то подобное могло произойти — что этот двор был настолько развращен, что наемник мог изнасиловать королевского раба во время собрания придворных. Вокруг не было никого, кроме скучающего стражника. Эразмус намеренно отвернул свое покрасневшее от унижения лицо от Дэмиена.
— Как я понимаю, — Говарт повторил ту же фразу, — твой хозяин отымел нас обоих. На самом деле получить должен был он. Но в темноте один блондин так же хорош, как другой. Лучше. — Сказал Говарт. — Вставь свой член в эту фригидную сучку, и он отморозит его. А этому, похоже, нравится.
Он сделал какое-то движение рукой под поднятой туникой. Эразмус со стоном выдохнул. Дэмиен дернулся, и в этот раз жесткий металлический скрежет предупредил о том, что древнее железо прутьев было готово сдаться.
Звук заставил стражника оставить свой пост:
— Какие-то проблемы?
— Ему не нравится, что я трахаю его дружка, мальчика-раба, — ответил Говарт.
Эразмус, униженный, обнаженный, был на грани слез.
— Тогда трахай его где-нибудь в другом месте, — ответил стражник.
Говарт улыбнулся. Он сильно пихнул Эразмуса в спину.
— Так и сделаю, — сказал он. Толкая Эразмуса перед собой, он исчез вдали дорожки, и не было ничего, что Дэмиен мог сделать, чтобы остановить его.
Ночь перешла в утро. Развлечения сада закончились. Дэмиена чистого, ухоженного, и бессильного, отправили обратно в комнату.
Предсказания Лорена относительно реакции стражников, — и слуг, и всех членов его окружения — оказались жгучими и точными. Домашние Лорена отреагировали на сговор с Регентом с враждебностью и злостью. Хрупкие взаимоотношения, которые выстраивал Дэмиен, испарились.
Теперь было худшее время, чтобы к нему изменилось отношение. Теперь, когда эти отношения могли бы приносить ему новости или могли бы в мелочах влиять на обхождение с рабами.
Он не думал о собственной свободе. Осталось только постоянное тянущее беспокойство и чувство ответственности. Бежать одному было актом эгоизма и предательства. Он не мог уйти, если бы это значило оставить их на произвол судьбы. И все же, он был бессилен что-то поменять в сложившихся обстоятельствах.
