Я шел и смотрел на звезды, слушал протяжное пение снега под ногами, и думал о себе, и видел себя как бы со стороны: что я, где я, зачем – в этом чуждом нелепом мире, так равнодушно взирающем на меня с недосягаемой высоты? Здесь ли я на самом деле, и если все-таки здесь – откуда это сосущее душу ощущение, что материя обманна и ничего живого, в том числе и меня, никогда не было в этом неподвижном, стылом, мертвенном пространстве, нет и теперь? Иначе как объяснить: вселенную, жизнь, смерть, все, что вокруг, – от макрокосма до вон того кота, голодно выглядывающего из подворотни? Как? Неправдоподобно, жутко, безжалостно, необъяснимо!
От нерадостных мыслей о вечном и невечном меня отвлекла одинокая женская фигура, движущаяся впереди меня к перекрестку. Издали женщина напоминала девочку-переростка в своем зябком, подбитом ветром пальтеце, в полусапожках, открывавших тонкие икры, и в лохматом пуховом берете. Прибавив шагу, я почти нагнал ее и тотчас приостановился: в свете слепого фонаря шла, низко склонив голову и оскальзываясь на притоптанном насте, Надежда Григорьевна Гузь.
«Еще и эта! – затаив дыхание, недовольно подумал я: особого желания общаться с секретарем-машинисткой на промерзшей вечерней улице у меня не было. – Какая-то она жалкая, прибитая жизнью. Ну, давай, сворачивай, ну же! Не по пути нам…»
Как бы уловив этот мысленный мой посыл, Гузь и вправду свернула на перекрестке – в противоположную сторону от той, куда должен был идти я.
12. О пользе смешивания водки с пивом
В тесном номере гостиницы, затрапезной и холодной, мы неторопливо выпивали, закусывали и говорили обо всем понемногу – я и майор Савенко.
Из щелей в оконной раме сквозило морозным холодом, и я уложил на подоконник одну из тощих гостиничных подушек. И, напротив, от чугунной батареи под окном тянуло сухим жаром, словно от раскаленной печки, – и вскоре лица у нас раскраснелись сторонами, обращенными к батарее.
Закуска была у нас отменной: биточки, тушеная печенка в сметанном соусе, запеченный в духовке картофель, сдобренный чесноком, корнишоны в банке, две копченые селедки, балык, хлеб домашней выпечки, – и потому мы не пьянели, хоть распивали уже вторую бутылку. Пили водку, но в большой тяжелой сумке, принесенной Савенко, ожидали своего часа коньяк, пиво и бутылка самогона, настоянного на травах. «Мало ли, вдруг вы предпочитаете самогон», – пояснил странный набор спиртного Савенко и в самодовольной ухмылке намаслил глазки: понял, что угодил. В ответ я потер руки и закивал головой: и самогон тоже! Как же без самогона?!
