Едкий табачный дым стоял там коромыслом, и в дыму этом я разглядел склоненный над столом затылок с редкими слежавшимися волосами. На звук открываемой двери Мирон Миронович медленно, будто спросонья, поднял голову, – и на меня глянуло изжелта-смуглое усохшее птичье лицо фараона XIX династии эпохи Нового египетского царства Рамзеса II.
– А! – глухо и бесцветно изрек Рамзес II и загремел стулом, выкарабкиваясь из-за стола.
Я жестом попросил следователя сесть и положил на стол статкарточки.
– А! – снова воскликнул тот, но уже с иной, укоризненно-насмешливой интонацией, и ткнул желтым пальцем с кривым хищным ногтем в поданные бумаги: – Форма 1 на выявленное преступление. А копия постановления где? Не принесли копию? Сколько раз говорил: нет копии постановления – нет подписи под статкарточкой. А им хоть кол на голове теши! – Он притянул к себе бумаги и косо, по-птичьи, заглянул в них. – А! Это на дополнительные эпизоды. Месячные отчеты скоро, показателей нет – опера и подсуетились…
– Вот и разберитесь. Вы дело знаете, изучали – что там и как, – сказал я с простодушным выражением на лице. – Будут постановления, и все такое, – тогда и подпишу.
Рамзес II нахохлился, поник плечами, накрыл статкарточки пятерней с коричневыми, высохшими, как стручки фасоли, пальцами и потянул к себе.
День заканчивался. Уходя, я снова набрел в коридоре на Любку. Теперь она шуровала веником, сгребая мусор в обгрызенный пластиковый совок.
– Ой! Уже домой? – техничка распрямила спину и широко улыбнулась, выставив тусклые, бронзового отлива коронки и пыхая зелеными кошачьими зрачками. – А вечерять где будете? Припасли тормозок? Что, и всухомятку?
«Вот баба! Уже где-то хильнула», – и не хотел – покривился я, уловив тошнотворный смешанный запах самогона, селедки и лука, витавший вокруг словоохотливой технички. Но вникать, разбираться, карать в первый рабочий день показалось неуместным, и я попрощался с Любкой, громыхнул входной дверью, сбежал по кривобоким ступеням на тротуар и неспешным шагом направился к перекрестку.
Распогодилось, и вечер стоял синий, прозрачный, усыпанный звездами, с бледной луной, скупо просвечивающей сквозь прозрачную, как паутина, тучу. Поскрипывал под ногами упругий наст. Дым печных труб, прижатый к земле неуловимым ветерком, забирался в ноздри, и несколько раз я негромко кашлянул, прочищая гортань от дерущего налета перегоревшего угля и дров.
Из дворов и сарайчиков, попадавшихся на пути, тянуло навозом, куриным пометом и еще чем-то паленым – не то замкнутой электропроводкой, не то подгоревшим сцеплением, как если бы за мгновение до моего появления по улице проскочил неисправный автомобиль.
