– Ну наконец-то! – воскликнул Горецкий, выйдя из машины, сбросил на руки Толику пиджак, закатал рукава, расставил ноги и сладко потянулся. – Сразу бы сюда, без теток в фартуках и мух в котлетах… Рыба здесь водится? Есть рыба? – обернулся он ко мне и вдруг сладко, во весь рот зевнул. – Да, вогнал в сон! А мы босиком по траве!.. А, Толик? Так есть рыба или нет?
– Есть, – заверил я, а про себя подумал: если здесь нет, то где ей тогда быть? – Став зарыблен. Рыбу кормят комбикормом и зерновыми отходами, а осенью вылавливают – и на продажу. Рыба есть!
– Значит, порыбачим. Вот только удочек у тебя нет. Были бы удочки…
И он начал стаскивать туфли и носки, прыгая сначала на одной, потом на другой ноге. Закатал до колен штанины, пошевелил крупными пальцами ног, вошел по щиколотки в зеленоватую воду, из-под ладони окинул долгим взглядом берег.
– Прикормленное место? Вижу, прикормленное! – И внезапно спросил, обернувшись и пронизывая меня цепким взглядом: – И Бутырский приезжал? Бутырского место где?
– Там, – машинально указал я на песчаную косу, выступающую метрах в пятидесяти от того места, где были мы.
Гусеничные усы Горецкого подпрыгнули, в хитрой ухмылке блеснули крепкие белые зубы, точно он хотел сказать: что, думал, не узнаю? я все про вас знаю! и про тебя с Бутырским знаю, и про то, чем каждый из вас дышит! так-то, друзья-татары, так-то!..
«Ну и знай, ну и черт с тобой!» – воскликнул тот, настоящий, который спокон веку сидел во мне, тогда как ненастоящий я только и всего, что нервно передернул плечами.
Тут раздался знакомый звук мотора, на поляну выпрыгнула запыленная «семерка», и расстроенный Игорек доложил, что уху привез, но вот шашлык, – и он поглядел на меня отчаянными глазами, – шашлык надо будет жарить.
– Дрова я прихватил, – сказал он. – Разборный мангал имеется. А мясо – мясо в кастрюле. Замариновали как надо, но не успели… Что делать?
– Как что? Жарить! Разводи огонь, ставь мангал. Толик тебе поможет, – велел Горецкий и зевнул. – А мы пока ноги помочим. Вода теплая, не вода – парное молоко!
Не прошло и пяти минут, как дрова были уложены пирамидой, клочки бумаги и щепки подожжены, – и костер затрещал, заиграл языками пламени, и желтовато-голубой дым потянулся к небу. Игорек с Толиком старались вовсю: вбивали в землю штыри для разборного мангала, застилали плотной упаковочной бумагой стол, нанизывали мясо на шампуры. Горецкий бродил тем временем у берега, по щиколотки в воде, засматривал, как резвятся на мелководье стайки мальков, гонял прутиком ленивую лягушку, глядел из-под ладони на противоположный берег.
