«Не надо! Не рассказывайте больше! Вам же больно!.». И словно вопреки этому синему умоляющему взгляду, она продолжала, зло усмехаясь: «Я голодала! А они ловили и били. О, как я ненавидела их, здоровых, сытых! А после привыкла. Прошла всю страну — от Бетии и Ла-Риохи до Йокасла. В Йокасле стояла на набережной и любовалась на корабли. Настроение замечательное. Оно всегда замечательное, если тепло и солнышко, а не льет за шиворот дождь со снегом. К тому же я тогда съела целую лепешку и запила водой из фонтана. Стою на молу и пялюсь, камень теплый под ногами. Подошли пять матросов — веселые, встрепанные, красные после попойки.
— Куда глядишь, приятель?
— А туда, — отвечаю лениво.
Они были не прочь поразвлечься, даже самый старый, седой уже, с платком на лоб. Лицо у него, точно из дерева резаное.
— А что видишь, малыш? — спрашивает.
— Корабли вижу…
Они переглянулись.
— Ну и, какой лучше?
Я люблю корабли и разбираюсь в них. Только идиот мог мне задать такой вопрос. Я фыркнула, но сытость и солнце так разморили, что все же ответила:
— Вон тот, с белой полосой по борту, фрегат, что слева от „Мизерии“. Корпус у него ходкий и мачты что надо, и на якорях верно держится. Только того гляди отойдет.
— Ух ты! — воскликнули они разом, а старший спросил:
— Чем тебе другие-то плохи?
— Уж не знаю, чем, а только лучшего в Йокасле не сыскать.
— Ну, парень! — меня так хлопнули по плечу, что едва устояла. — Верный у тебя глаз.
А старший, ну, седой и темнолицый, повыспросил о житье и взял с собой, пообещал уговорить капитана».
Она взглянула на свежие бинты на ладонях, вздохнула. Голова слегка кружилась. Бенито пристально смотрел на нее. Вот забавно, еще час назад она и не подозревала о его существовании. Хотя Энрике говорил…
Они были в капитанской каюте вдвоем — Кармела и незнакомец, изящный, неуловимо насмешливый, со смоляными кудрями и огромными глазами, приводящими, верно, в трепет, все подряд женские сердца. И этому вовсе не мешало, что одежда разорвана и прожжена, а щека в саже.
Говорит, плыл из Саморы, и, говорит, лекарь. Слабо верится. Кармела дернула щекой. Надоел, ступай прочь, хотелось крикнуть ей. Обожженные руки болели немилосердно. Кровавые пятна проступили на бинтах. Бинты грязные, со следами пороха.
Она сидела, закинув ногу за ногу и положа ладони на стол. Мокрая от пота рубашка прилипла к спине. Тоже грязная. Надо бы переодеться. А, бессмысленно…
— Что вы так смотрите на меня? — спросил чернокудрый с усмешкой. — Прикидываете, чем взять выкуп?
