Я опускаюсь на колени и приподнимаю простыню, чтобы в последний раз взглянуть на ее лицо, и произношу надгробное слово: «Прощай, Мара! Прощай, любовь моя. Спасибо тебе за все. Спасибо, что одарила меня своей нежностью и красотой. Спасибо, что наполнила мою юную душу возвышенными чувствами, а тело – неистребимым желанием. Спасибо, что стала светлым фоном для моих мыслей и обогатила мою память своим вечным образом (даже на расстоянии в десять тысяч километров и даже через десятилетия), что защитила от мерзостей этого мира, встав между ними и мной, спасибо, что наполнила меня восторгом, что ласкала мой слух своим прелестным голосом, спасибо, что никогда и ничем мне не навредила и допустила меня на свою дивную планету…»
Я засыпаю землей ее лицо, накрытое простыней. Я делаю это руками, очень осторожно, и без конца спрашиваю, не больно ли ей. «Нет, – отвечает она, – все просто отлично». Я забрасываю яму лопатой и раскидываю сверху горсть осенних листьев и немного белых цветочков, которые растут тут же и названия которых я не знаю. Косуля убежала. Я спускаюсь с холма.
Главной героиней этой игры – если ее можно назвать игрой – долгое время была моя мама Сюзанна. До того весеннего дня 1989 года, когда она сыграла свою роль с такой убедительностью и таким правдоподобием, что игра стала реальностью. Она умерла не старой – в шестьдесят один год. Судя по всему, месье Бенуа так и не научился беречь своих жен, как месье Сеген не научился беречь своих коз. Но рассказать я хочу не о том, как она умерла и как ее хоронили, а о том, что случилось за несколько дней до этого. Спать в одной постели со своим мужем Жаком она уже не могла, и мы поставили в их спальне еще одну кровать. По ночам мы с Розиной по очереди дежурили возле нее, освободив от этой обязанности отца, который быстро уставал. Под действием морфия и снотворных, призванных снять боли и страхи, большую часть времени она дремала, но в результате каких-то неведомых химических процессов ее природная фантазия разыгралась с особой силой; признаюсь, что чуть ли не до последнего вздоха ей удавалось нас веселить.
В ту ночь я сидел на краю ее постели, держал ее за руку и гладил по голове. Розина, которая, как и я, специально приехала к родителям, спала в соседней комнате – в своей бывшей спальне, отец – внизу, в своей. В горле у меня стоял ком.
– Мам?
– Да?
– Спасибо тебе. Спасибо, что заботилась обо мне, когда я был маленький…
