Я давно хотел сказать ей эти слова, с тех пор, как мы узнали о ее болезни, но я боялся, что они прозвучат для нее предвестием скорой кончины. Или что она продолжит мою речь по-своему: «…хоть ты мне и не родная мать». Но теперь время поджимало – я не собирался потом всю жизнь упрекать себя, что так и не сказал ей этих слов. Я так волновался, что мне стоило немалого труда выговорить до конца: «Спасибо, что заботилась обо мне, когда я был маленький». Но я справился и теперь ждал, что она ответит. Если ответит. Она молчала. В комнате, во всем доме, на всей ферме стояла полная, абсолютная тишина. Ни собаки, ни цесарок уже не было, а люди – все, кроме нас двоих, – спали. Даже ветер не шумел. Наконец она мне ответила, и это был самый простой, самый неожиданный и самый остроумный ответ. Она сказала:
– Не за что.
И тут меня озарила одна идея. Клянусь, заранее я ничего не планировал. Мне вообще не свойственно вынуждать людей нарушать данные обещания, особенно людей слабых, а в нашем случае речь шла не о слабости, а о приближающейся смерти. Но в комнате царили такой покой и умиротворение, что у меня вырвалось само собой:
– Мам?
– Что?
– Скажи, пожалуйста, а тот шестой вопрос в викторине «Пан или пропал»… Ты знала на него ответ?
– Ох, Сильвер, прошу тебя, не надо…
Я притворился, что выкручиваю ей большой палец на руке:
– Давай, мам!
Она засмеялась:
– Да он мне сейчас палец сломает!
– Сломаю! – подтвердил я и сделал зверское лицо.
– Ну ладно. Отец спит?
– Спит.
– А Розина?
– И Розина спит.
– Закрой дверь.
Я закрыл дверь и вернулся к ней. Меня переполняли эмоции – сейчас я узнаю секрет тридцатитрехлетней давности. Она лежала на боку, прижавшись щекой к подушке. Голос ее звучал тихо и слабо, но оставался твердым и не дрожал.
– Ты дверь плотно закрыл?
– Да.
– А собачку застопорил?
– Да.
– А задвижку не забыл? – Она сама засмеялась своим придиркам. – Ну хорошо. Вопрос был такой: «Кто управлял Берлинским филармоническим оркестром до Караяна?»
– Ты знала кто?
– Знала. Челибидаке. Румынский дирижер.
– Я и не сомневался. Если бы ты не знала, ты бы нам сказала.
Насколько я помнил, она выиграла четыре тысячи франков. Решись она продолжить игру, получила бы восемь тысяч – примерно треть своей тогдашней месячной зарплаты. Представляю, как она была на себя сердита.
– Сильвер?
– Да?
– Хочешь, еще кое-что расскажу?
Я удивился. Что еще она может мне рассказать? На миг у меня даже мелькнуло: а вдруг она переспала с Заппи Максом? Будь это так, я порадовался бы за нее, но одновременно почувствовал бы себя оскорбленным. Но все оказалось совсем не так.
