Какой-то парень похрабрее, с растрепанными волосами и обнаженным до пояса телом, покрытым шрамами, поспешил к дороге и вышел навстречу путнику, преградив ему путь. Все остановились и молча, затаив дыхание, наблюдали, что произойдет дальше.
Сделав шаг к юноше, странник остановился, переложил посох из правой руки в левую, провел им сверху вниз и слева направо, затем посмотрел юноше в глаза и на чужом языке произнес несколько слов.
Парень отвернулся и с мрачным видом, словно потерпел поражение в поединке, отошел.
На него посыпались насмешки, слова укора; его подзадоривали вновь испытать свою силу. Подошло еще несколько парней, они подбодряли и подзуживали друг друга, не пренебрегая крепким словцом.
В это время прибежал Кахро и громким голосом крикнул, что старейшина приказал пропустить патера и запретил враждебные выкрики и издевательства — пусть, мол, идет себе с миром.
Все умолкли, и пока человек в черном балахоне не свернул с дороги на узенькую лесную тропку и не скрылся за серебристыми ивами, провожали его взглядом.
Радостное настроение молодежи было испорчено. Медленно шагавший человек в черном балахоне не выходил из головы. Все испытывали неприязнь к этому человеку, который, не оглядываясь, бесстрашно и равнодушно прошел мимо, словно никого поблизости и не было. И когда какая-то легкомысленная девушка-болтушка заметила, что патер все же приятный мужчина, в толпе парней поднялась прямо-таки буря. Подходящий жених для хромоногой! К ней он потащился сейчас! Там найдется пташечка и помоложе! Сам черный, что ворон! Не иначе, как быть беде! Сперва этот с посохом, а затем и рыцарь с мечом! И зачем только разрешают им шататься тут?!
Люди постарше пояснили, что есть, мол, такое соглашение с рижанами: патерам дозволено ходить здесь, рассказывать о своем боге и окроплять головы крестильной водой тем, кто дает согласие.
***
Велло видел со двора своего дома, как шел патер и как, глядя на него, шумел народ. Он был недоволен своим народом: молодые и даже старики, сгорая от любопытства, выбежали поглядеть на чужеземца. А тот шагает себе гордо через шумящую толпу и никого взглядом не удостаивает.
Тут с нижнего двора пришел Отть в праздничной одежде, с мечом у пояса.
— Ведь и тебе, Отть, окропляли голову крестильной водой. Ну и как? — спросил Велло, присаживаясь на камень под растущими у изгороди ясенями.
— Мне не раз окропляли голову, — ответил Отть, опускаясь на каменную скамью рядом со старейшиной и поглаживая рукой бедро.
