Бабушка говорила со мной о Боге, о том, что он всемогущественный и всемилостивый, и учила молиться ему. Я сказала бабушке, что дома я не смогу молиться, так как у нас нет икон. Иконы не обязательно, отвечала бабушка, подойди к окну и помолись, глядя на небо. А как я должна молиться, что я Ему должна говорить? Проси за себя, за сестру, за родителей.
Я вернулась домой, подросшая, окрепшая и не такая замкнутая. Я молилась на окно, как учила бабушка, но не находя поддержки своим стараниям и сама толком не понимая, что и у кого я прошу, постепенно забыла учебу. По правде сказать, просить мне было нечего. Обо мне заботились любящие родители. В нашей комнате было всегда тепло и уютно, и мы с сестрой, в общем, не голодали. Об этом я могу судить определенно, так как знаю, что такое голод. Я испытала его в 1947 году в Ялте, куда мы с мамой поехали отдыхать, воспользовавшись приглашением маминой подруги Л. Крамской. В середине лета вдруг наступил момент, когда никакие продукты во всем Крыму достать стало невозможно. Я заболела и в бреду постоянно спрашивала:
— Мама, ты уже сварила манную кашу?
Не знаю, возможно, родители недоедали, отдавая нам еду от себя, но мне об этом ничего не известно. В «меню» нашего дома самым несъедобным был суп с клецками. Тогда я готова была вообще не поесть, лишь бы «не брать в рот» слепленные куски манки, плавающие в подсоленной воде. Самое вкусное, что мне было предложено во время войны — это черный хлеб с солью, пропитанный подсолнечным маслом. Остальной еды не помню: что мама давала, то и ели, ничего не прося взамен. Еще, не было игрушек, но лично я от этого не страдала, так как с интересом слушала истории бумажных героев старшей сестры. Однажды маме кто-то отдал для меня куклу, старую грязную, но большую и красивую, с закрывающимися глазами — Алку. Мама отмыла ее, продезинфицировала, и я ее полюбила. Я играла с Алкой лет до восьми-девяти и другой куклы иметь не хотела.
В общежитии жили студенты, будущие певцы, пианисты, скрипачи, виолончелисты, флейтисты, арфисты и многие другие инструменталисты. Звуки музыки были слышны повсюду: то кларнет выводит пассажи на лестничной площадке, то скрипач уединяется на кухне со своим инструментом, то вокалисты распеваются по дороге из одного корпуса в другой. Иногда звуки накладываются, и оба здания в своих коридорах звучат как настраивающийся перед концертом большой симфонический оркестр. Всюду молодые люди, и оттуда, где встретились хотя бы двое, слышится смех.
