На суше и на море 1981 | страница 59
Здесь живут люди. Немногие и привыкшие к жизни в бывшей крепости. А в такие летние дни все, кто здоров и способен к труду, уходят из дому на полевые работы. Там, внизу, вдоль по течению Неретвы, лежат их чистые и плодородные поля, здесь же их старые дома, укрывшиеся в развалинах. На домах сохранились еще номера. Однако может случиться, что, распахнув несколько таких дверей с номерами одну за другой, вместо живых людей и жилых построек вы увидите репейником и травой заросший двор, скелет стоявшего тут здания с окнами, из которых зияет пустота. А может случиться, что на звук отворяющейся двери вы вдруг услышите из обветшавшего дома женский голос, слабый и немощный:
— Кто там?
Смущенный и ошеломленный, вы не отвечаете сразу, а голос предков звенит:
— Кто-о-о?
В этом голосе живет старина нашего языка со всеми красками и долготами гласных, каких нигде больше в современных поселениях не произносят и не слышат. В нем чудится мне и древняя тень крепостного недоверия, пережившего и причину своего рождения, и каменную крепость и звучащего посреди бела дня еще в ее развалинах.
Друзья! — отвечал я без раздумий с теплом и желанием встречи.
Покидая Почитель, я еще раз сел на горячий поваленный камень в самой высокой точке крепости.
Спокоен мир, каким я вижу его в этот момент. Бесчисленные суетливые движения и неродившиеся замыслы и начинания мгновенно улеглись в темную линию, в которой совпали две стрелки. Спокойно и неподвижно все вокруг меня; здания, растительность и предметы, освободившиеся от своих теней, никуда не стремятся и ничего не говорят. В бессознательном минутном самообмане я распространяю это спокойствие на весь мир, как одну из тех иллюзий, которые содержат правду мгновения.
Растаял в бело-голубом пламени язычок небесных весов. Ни знака, ни числа, ни надписи, ни голоса. Никак не зовется, ничем не означено и не отмечено нигде то, о чем говорит этот момент на камне, между камнями, под солнцем в зените. У дня нет названия, у времени нет меры, мир потерял свои границы. В совершенном равновесии смирились чаши бытия и исчезновения.
Но уже в следующий момент стрелки выйдут из своего послеполуденного положения и разойдутся в невидимом и неизмеримо крохотном, но сильнее любого катаклизма движении — и мир предстанет нашему взгляду таким, каков он есть, все обретет свое имя и будет подлежать определению установившимися, ограниченными, доступными нам мерами нашей мысли и нашего шага. Все станет тем, что есть£ Все живое и мертвое около меня вновь обретет свою тень, оковы, которые с каждым днем увеличиваются в объеме и весе. Все и будет существовать лишь как движение и поскольку оно есть движение. Я пошел догонять своих. За нами останется невысказанный, неуловимый, безгранично огромный миг безымянного величия и обманчивого прекрасного равновесия мира.
