Вдруг – стук в дверь. Открываю – Выговский. Аполлоныч. Леонид Аполлонович. Мой начальник, мой директор. Точнее, он ректор – ректор областного института повышения квалификации работников образования. Между собой зовём его и Аполлонычем, и Аполлоном: он для нас, сотрудников, и педагогов Приангарья который год наше верховное божество, но – педагогики, образования, управленчества.
– Спите?
У меня чудовищно ломит скулы, а голова ещё полна чарующих сновидений, – что-то такое маловразумительное лопочу в ответ.
– Извините, что разбудил. Накиньте-ка что-нибудь на себя, зайдите в мой номер: надо обсудить кое-какие проблемки.
Хорошенький номер: мой начальник проводит совещание при луне. Леонид Аполлонович только что приехал поездом, я – двумя днями раньше. Спозаранок мы должны с ним начать работу в экспериментальных, связанных с нашим институтом школах, и вот – совещаемся: что да как. Пьём чай, я докладываю обстановку. Нестыковок, неувязок, шероховатостей – с избытком, кое-какие наши начинания представляются мне тупиковыми, неисполнимыми, но Аполлоныч мягко-сердито посмеивается:
– Ничего, братишка, выкарабкаемся.
Сидит он передо мной высоко на стуле, а я – низко, в кресле, крупно откусывает от бутерброда со свиным салом и шумно отхлёбывает из стакана горячий чай.
– Сало – домашнее, нынче засолил. Эх, духовитое! Угощайтесь, угощайтесь, не стесняйтесь! Все свои!
Охотно и угощаюсь, и верю, что домашнее собственного засола, потому что живёт Аполлоныч в деревне и, говорят, держит хозяйство. Я смотрю на его широкую залысину, на ещё красные от мороза уши, на крепкие плечи мужика, на большие сильные пальцы. Весь он такой сбитый, крупный, бодрый, в добротном строгом костюме, в белоснежной рубашке, с туго повязанным широким, но не броским галстуком, – истинный Аполлон, и мне мало-помалу начинают казаться простыми, даже тривиальными и неважными те наши общие с ним неудачи, из-за которых я здесь два дня изводился. И я, наконец, осознаю: появился Аполлоныч – дела поправятся, отпадёт, точно шелуха, лишнее и наносное, прояснится несколько помутившаяся даль наших педагогических поисков и стремлений.
Напившись чаю и подкрепившись поистине духовитым и таким сливочно нежным салом, я, успокоенный, насыщенный снедью и идеями, ушёл спать. И вскоре снова увидел из поднебесья наш священный и незамутнённый Байкал.
Утром бодренько убегаю по своим несчётным учёным делам и только к вечеру сталкиваюсь с Выговским в кабинете директора одной из
