Яблоневый сад | страница 114



Да, не всякий вспомнит русский,
За что Господу хвала.
Духов день. Звонят в Иркутске
Всех церквей колокола…
(Татьяна Миронова, «У Спасской церкви»)
Я в плечо его плакал, за охапку рублей
я прочёл в кабаках его книжки Рабле;
на последний червонец, с предпоследней треской,
я в кафушках его пропитался тоской –
и качает меня, и несёт в никуда
заводская бурда, городская беда…
(Анатолий Кобенков, «Я люблю этот город, потому что люблю…»)
Кто-то тебя называет сибирской столицей,
Серединой земли и туристской Меккой…
А мне не гордиться, мне бы к тебе прислониться,
Город мой, как человек к человеку…
(Сергей Корбут, «Кто-то тебя называет сибирской столицей…»)
Иркутск, мой учитель, спаситель и брат,
Будь свят неизменно, вовеки будь свят!
(Татьяна Назарова, «Ода Иркутску»)
Плывут и плывут прибайкальские шири,
Саянские горы синеют вдали.
Нас встретит столица таёжной Сибири –
Любимый Иркутск – середина земли…
(Марк Сергеев, «Иркутск – середина земли»)
Всё течёт. А в Ангаре зелёной
Город сам себя не узнаёт.
И ушедшим солнцем ослеплённый,
Мыкается в небе самолёт…
(Георгий Эдельман, «Иркутск»)
Не улочка – скорее рана, шрам…
На мраморных ступенях телеграфа
Я вижу в осени иркутской некий шарм
Высокого, но спившегося графа…
(Анатолий Кобенков, «Не улочка – скорее рана, шрам…»)
…Был город днём продымленным и грязным,
А что теперь случилось – не пойму…
(Юрий Аксаментов, «Блистал Иркутск над гладью Ангары…»)
Почему над Иркутском бушуют невзгоды?
Здесь почти как в Бермудах – опасно летать.
Хоть целебны Байкала чистейшие воды,
Но здоровье и жизнь как в тисках непогоды,
И злой рок подгоняет быстрей умирать…
(Виктор Бронштейн, «Памяти А.В. Колчака»)
Прямые тополя. Звезда. Кривые клёны.
Родных до слёз земли и неба по клочку.
Пред родиной стою коленопреклонённый,
Молясь на нищету заборов и лачуг…
(Анатолий Змиевский, «Прямые тополя. Звезда. Кривые клёны…»)
Разгар весны. Потеет населенье,
всё той же рыбой тычась в тот же лёд.
Здесь пьяницы бормочут за углом
и бродят неопрятные солдаты,
и рвётся к небу хохот из палаты,
где сумасшедший бреется стеклом…
(Анатолий Змиевский, «Иркутск пасхальный»)
Проникаю несуетным взглядом
В тот Иркутск, где не будет меня…
С нестареющей церковью рядом
Пробегают трамваи, звеня.
А над ней, в поднебесье взмывая,
Как в былые, мои, времена,
Мельтешит голубиная стая –
Слава богу, сыта и вольна…
(Сергей Иоффе, «Проникаю несуетным взглядом…»)

Смотрите: кажется, получилась маленькая поэма, слепилось коллективное я об Иркутске в хоре отточенных голосов, преодолевших годы и расстояния, через страницы под одной обложкой духовно слитых вместе восторгом и отчаянием, надеждой и погибелью, – жизнью как она есть. И вчитываясь в строки о нём, и всматриваясь в него наяву, и вспоминая сны о нём, понимаешь: Иркутск – совершенно невозможный город. О том и пропели нам, как каждому смоглось, поэты – чувствоведы и провидцы человечества.