Признаю, иногда я слишком упряма. Когда я уверена в своей правоте, меня не остановить даже всем силам Рая и Ада. Может, благодаря этому качеству я и стала журналисткой. Меня уважают за умение пробиться через все хитросплетения дела, найти то, что я считаю истиной, и доказать свою точку зрения. Но сейчас я сидела в ресторанчике, в котором мы так часто собирались еще большой дружной семьей, и пыталась быть честной сама с собой. Что, если и впрямь это упрямство, благодаря которому я стала хорошим репортером, теперь — пусть даже частично — работает против меня? Не оказываю ли я сейчас медвежью услугу не только людям вроде миссис Хилмер и Джоан Лэшли, но и человеку, которого я так презирала — Робу Вестерфилду?
Я так погрузилась в свои мысли, что даже испугалась, увидев перед собой чью-то руку. Это официантка принесла мне похлебку. Как я и просила, от тарелки поднимался густой пар.
— Осторожно, — предупредила меня девушка. — Он очень горячий.
Мама всегда учила нас, что благодарить официантов не принято, но этот урок я так и не усвоила. Поблагодарить за то, что тебе принесли заказанное блюдо, никогда не казалось мне чем-то неприличным и до сих пор не кажется.
Я взяла ложку. Не успела я погрузить ее в суп, как зарезервированный стол заняли посетители. Я встретила их взглядом. Во рту у меня пересохло — возле моего стула стоял Роб Вестерфилд.
Я отложила ложку. Он протянул мне руку, но я его проигнорировала. Вживую Роб выглядел еще красивее, чем по телевизору. В нем ощущался какой-то звериный магнетизм, та сила и уверенность, которая всегда отличала большинство сильных мира сего, у которых я брала интервью.
У Роба были потрясающие синие глаза, темные волосы, слегка тронутые у висков сединой, и на удивление красивый загар. Никакой тебе тюремной бледности! Наверное, выйдя на свободу, он не один час провел в солярии, подумала я.
— Хозяйка доложила, что ты здесь, Элли, — обратился он ко мне с таким теплом, как будто мы с ним старые добрые знакомые и нередко так вот встречаемся.
— Неужели?
— Она тебя узнала и очень расстроилась. У нее всего один стол на шестерых, и она боялась, что я не захочу сидеть рядом с тобой.
Краем глаза я наблюдала, как рассаживаются его приятели. Двоих из них я определила по тому интервью — его отца, Винсента Вестерфилда, и адвоката, Уильяма Гамильтона. Они злобно пялились на меня.
— А ей не пришло в голову, что я не захочу сидеть рядом с тобой? — тихо спросила я.
