Не плачь, моя леди - Мэри Хиггинс Кларк

Над Кентукки сияло ослепительное солнце. Восьмилетняя Элизабет сидела на веранде, забившись под узкую тень навеса. Шея взмокла под волосами, хоть они и были перехвачены лентой. На улице пустынно: кто дремал – послеполуденная сиеста, а кто отправился на местный пруд. Девочке тоже хотелось поплавать, но она понимала: сейчас проситься нельзя. Мать и ее приятель Мэтт пили весь день и уже принялись ссориться.

Их ссоры Элизабет ненавидела, особенно летом, когда все окна распахнуты настежь. Дети во дворе, прекратив игры, слушали. Сегодня ругались особенно бурно. Мать визжала, осыпала Мэтта ругательствами, и тот, наконец, ударил ее. Теперь оба спали, развалившись на кровати и даже не прикрывшись простыней, пустые стаканы стояли на полу.

Да еще Лейла, ее сестра, стала работать по выходным. Раньше Лейла называла воскресенье их днем, уводила Элизабет куда-нибудь. Местные девушки почти все гуляли с парнями, но Лейла – нет. Она мечтала уехать в Нью-Йорк и стать актрисой, а не торчать в Ламбер-Крик, штат Кентукки, до конца своих дней.

«В таких провинциальных городках, Ласточка, девчонки выскакивают замуж, едва окончив школу, и в результате – куча хнычущих детишек да каша-размазня на свитере бывшей заводилы. Нет, со мной такой номер не пройдет!»

Элизабет нравилось слушать рассказы Лейлы, как она будет жить, когда станет звездой, но и страшновато было: а как же она останется дома с мамой, с Мэттом? Одна. Без Лейлы.

Жарко, даже играть не хочется. Элизабет встала, заправила майку в шорты: худая девочка с длинными ногами и россыпью веснушек на носу. Широко расставленные, по-взрослому мудрые глаза. «Королева-мать», звала ее Лейла. Лейла всегда всем давала прозвища – иногда смешные, но, случалось, и откровенно злые.

В доме было еще жарче, чем на веранде. Раскаленному солнцу пыльные окна не помеха: оно нагрело кушетку с провисшими пружинами и набивкой, вылезшей из швов, линолеум, потрескавшийся и вспученный у раковины, до того старый, что уже и цвет не разобрать. Они жили здесь уже четыре года. Элизабет смутно вспоминался другой дом – в Милуоки. Побольше, с настоящей кухней и большим двором. Девочке хотелось прибраться в гостиной: повсюду пивные бутылки, сигаретный пепел, одежда валяется как попало. Но ведь не успеет Мэтт встать, как снова разведет бардак. Но все равно надо немножко прибраться.

Из спальни мамы доносился храп, хриплый, густой. Девочка заглянула в дверь – мама с Мэттом, должно быть, опять боролись. Тела их сплетены, правая нога Мэтта закинута на ее левую, лицом зарылся в ее волосы.